- Мы должны вырваться из привычных рамок
восприятия, раздвинуть стены косности!

- К сожалению, когда слишком резво начинают
раздвигать стены, как правило, едет крыша.
( из беседы психиатров)

1

Если ты никогда не пойдешь в лес, с тобой никогда ничего не случится,
и твоя жизнь так и не начнется.

Идёте вы по улице и видите, как спрятавшийся за деревом молодой мужчина, самой что ни есть славянской внешности, целится из лука в идущую с собакой-поводырем девушку. Среди бела дня, в центре города, игнорируя текущий по своим делам людской поток. Ваша реакция?
Конечно, нынешнего человека уже мало, чем удивишь, но этот милитаризованный тип своего добился. Я вот - точно удивилась. Равнодушие окружающих меня озадачило. Допускаю, что сейчас всем всё по фиг, но не до такой же степени? Может, кино снимают, или рекламный ролик? В нашем захолустье?.. Оглядываюсь в поисках кинокамер и съёмочной группы. Ничего похожего в радиусе километра, если только они не засели где-то в доме. С другой стороны, долго раздумывать было некогда и никакие последствия меня уже не страшили в этой жизни. Киллеры - народ быстрый, судя по фильмам и репортажам новостей. Доказательство, что он киллер? У него в руках лук с наведенной на живую мишень стрелой. Сейчас застрелит её, а милиции ищи потом этого молодчика-оригинала, как ветра в поле. Извиниться никогда не поздно. Замах – и вот уже моя не по-женски увесистая сумочка обрушивается ему на затылок с глухим «пмм»! Девушка с собакой-поводырём спустилась в подземный переход, так и не узнав, что избежала смерти.
- Дзинь, - выругалась тетива, выплюнув стрелу в облака.
- А - у-у! – взвыл убивец, хватаясь за ушибленное место правой рукой и разворачиваясь ко мне со свирепым лицом. – Ты в своём уме?
- Нет, у соседа одолжила до вторника, - брякнула я, незаметно начиная пятиться к дороге, чтобы вскочить в троллейбус, или автобус, или маршрутку, да хоть чёрту на спину! Уж больно нехороший взгляд у него был, а съёмочная группа с матюгами и претензиями к испорченной плёнке так и не появилась.
Прохожие косились в нашу сторону, но помощь оказывать не желали, проходя с каменными лицами. Лица тех, кто менее озабочен жизнью, загораются любопытством – «скрытая камера» знакома многим, все явно ждут какого-то подвоха. Хорошо, если розыгрыш, а если нет?
- Мало одолжила, значит, - голубоглазый мужик (на вид лет двадцать пять-тридцать), упакованный в джинсу, наступал. – Что у тебя в сумочке – булыжники из Великой Китайской стены? – он с гримасой потёр затылок. Под язвительно улыбающимся ртом у него имелся квадратный, чётко очерченный подбородок, выдающий человека решительного.
- Да. То есть, нет, - проблеяла я с натянутой улыбкой, которая все время норовила сползти куда-то к пяткам, составить компанию испуганному сердцу. – Извините, меня ждут. – Я в уме прикидывала скорость убегания и мощность криков о помощи. Всплыл урок ОБЖ, где нас учили кричать в таких ситуациях не «Милиция, помогите, убивают!», а «Пожар!» или «У меня бомба!». Остановка общественного транспорта оказалась спасительно близко. Сейчас вдох для громкого крика и сбивания противника столку.
- Где тебя ждут? В дурдоме? – блондин резко задрал голову, выискивая стрелу, и скривился от боли, которую вызвало это опрометчивое движение. – Ну вот, теперь из-за тебя одним однополым союзом станет больше.
- Из-за меня? – я даже пятиться перестала. – Так ты из этих… гомофобов, да? – На улице лето уже, все весенние обострения должны были утихнуть вроде.
- У тебя чудовищное греческое произношение, - парня перекосило, как при пытке лимонами. – Пожалей окружающих – не употребляй грецизмы.
- Спасибо, - обиделась я неожиданно. Обычно моё произношение устраивало всех учителей иностранных языков.
- Пожалуйста, - равнодушно бросил мне, засмотревшись на ножки проходившей девицы, выставленные из юбки на июльское солнце дальше некуда. «Мужчины!» – я закатила глаза. Страх постепенно отступил, какой из него убийца, так – чудик. Киллеры не болтают со свидетелями их несостоявшихся преступлений, предпочитая...
- Подожди, - он стремительно, как крутящийся стул секретарши, развернулся ко мне. Я шарахнулась назад. – Так ты что, меня видишь?!!
- Уже нет. И меня тут тоже нет, - постаралась успокоить его улыбкой. Не получилось, улыбка, скорее всего, вышла кривоватая. Буйный чудик. – Меня бабушка ждёт. Я ей пирожки с мясом несу. - Мои ноги быстро пятили меня вперёд, то есть назад. Тьфу ты!
- А красную шапочку в химчистку сдала? – парень ухмыльнулся совсем по-мальчишески, легко оперевшись охотничьим луком в землю.
Прохожие косились, но обтекали его довольно быстро. Солнечный свет заливал его золотистую кожу, короткие волосы медового оттенка, а в голубых глазах плескалось веселье, и это делало его еще более нереальным. Или виной всему жгучее полуденное солнце, бившее мне в глаза, а ему в спину,
- Типа того. Ой! – Незамеченный бордюр выбил почву у меня из-под ног.
Уважаемые леди и дамы, джентльмены и рыцари вымерли. Лично констатирую сей прискорбный факт, и в качестве доказательства могу предъявить боль в отбитом копчике и содранный локоть. У него на глазах женщина падает на спину, как опрокинутая палкой черепаха, а он стоит и любуется, сэр Галахад нового поколения, блин.
- Это карма, - сказал он мне таким тоном, каким говорят, что дважды два четыре. – В следующий раз не лезь, куда не просят, - после чего протянул руку с видом величайшего одолжения. – Ушиблась?
- Да пошёл ты! – рассердилась я, и приблизившийся с желанием помочь дядечка, в милой плетёной шляпе, отшатнулся. – Извините! Я не вам, - но он уже удалялся, жалея, что сунулся.
- Настоящая леди назовет кошку кошкой, даже если споткнулась об нее и чуть не упала. - Стрелок откровенно забавлялся. Может, в самом деле, скрытая камера где-то? – Я вижу, что ты – не леди.
- Что здесь смешного? – процедила я сквозь зубы, воочию узрев, что импортные колготки «летят» быстрее местных. Так спешила с работы, что забыла их снять, а еще иду и думаю, чего мне так жарко? Чудовищная стрелка на левой ноге спереди пробежалась от пальцев до того места, где ноги теряют своё гордое имя. Даже вставать с тротуара не хотелось. А всё начальство виновато, которое требует соблюдать дресс-код и даже в жару скрывать от мужчин под одеждой, что у нас, женщин, есть голые ноги, голые руки и прочие провоцирующие части тела.
- Может то, что ты беседуешь сама с собой вслух посреди улицы? - Прохожие уже опасливо обходили нас обоих. - Как, говоришь, тебя зовут? – блондин в рваных джинсах присел на корточки, глядя на мои ноги. Я чисто машинально одёрнула юбку.
- Меня не зовут, я обычно сама прихожу, - прихватив ушибленную гордость и сумочку под мышку, я похромала к скамейке, надменно отвергнув всяческую помощь. Перевешенный через руку пиджак очень хотелось выбросить в ближайшие кусты.
Жара упала на город почти месяц назад. Термометры били рекорды день ото дня, отмечая очередной скачок градусов вверх новым количеством пострадавших от тепловых и солнечных ударов. Пластиковый остановочный павильон разогрелся, как духовка после дня выпекания пирогов. Здесь можно было высиживать цыплят без инкубатора и, естественно, тут можно было побыть в одиночестве.
- Обиделась? – услышав этот голос, я заскрипела зубами, мысленно пожелав его обладателю провалиться в тартарары.
- А ведь это мне надо обижаться. Знаешь, как голова гудит? - он присел рядом со мной, не дав времени избавиться от колготок. Этот голос - низкий, чувственный – вполне мог проходить в суде как оружие поражения ближнего действия.
- Заслужил, - буркнула я, сама прекрасно понимая, что начинаю попадать под действие его обаяния. Ну что он ко мне прилип, у меня копчик, между прочим, тоже…
- Я ведь на работе, при исполнении пострадал, можно сказать, - несостоявшийся убийца выжидающе посмотрел на меня глазами цвета вылинявших джинсов – голубыми-голубыми. – Почему не спрашиваешь на какой работе?
- Жить хочу. - Чтобы отвлечься, я стала разглядывать ноющие ссадины на локте. Рукав белой шелковой блузки совершенно не пострадал, в отличие от самой руки.
- Прости? Ты за кого меня приняла? За наёмного убийцу? Нет, правда? – Моё смущение его добило: блондин жизнерадостно захохотал. Откинулся назад, не рассчитал, и со всей силы стукнулся затылком о стенку павильона. Хорошо. Не то чтобы я садистка, но приятно видеть, что кармы не избежать никому.
- Ой-ой! – потёр ушиб. – Ну, ты даёшь… Ель
- Сам ты ель, - не осталась в долгу я, но шёпотом, хотя поблизости никого не было - умные люди толпились в ожидании транспорта под тремя чахлыми липками, пытающимися расти из асфальтового плена.
- Ты не поняла. Говорят, что меня зовут Лель. – Сейчас он казался нормальным человеком. - А тебя?
- Шёл бы ты, лесом, а? – тоскливо предложила я ему, не особо, впрочем, надеясь на успех.
- Я тебе не нравлюсь? – с детской обидой воскликнул Лель, положив лук на колени. Видимо, мой взгляд выдал, что думают о нём. – Ты не подумай, что я напрашиваюсь на комплименты, но обычно женщины находят меня весьма привлекательным.
Я посмотрела на него. Немного Казанова, немного Дон-Жуан, а в остальном - манеры сорванца, забывшего, что он вырос. Убойная смесь.
- Совсем-совсем не в твоём вкусе? – недоверчиво переспросил он.
- Совсем не в моём, - отрезала я, раздражаясь от его соседства, от порванных колготок, от не кончающейся жары, от...
- Любишь «латинос»? Азиатов? Афроамериканцев? – деловито начал уточнять стрелец.
- При чём тут, кто мне нравится? Серо-буро-малиновые в кубик! Иди занимайся своей работой, что ты ко мне привязался?!
- Работа не волк, - небрежно отмахнулся парень и положил мою ногу со стрелкой себе на колени. Сказать ему, что у меня попа болит, а не нога? Нет уж!
А потом мне сразу стало подозрительно спокойно, как будто обпилась валерьянки пополам с мелиссой, и улеглась в комнате с полной звукоизоляцией на десять пуховых перин. Из глубины души поднялось желание выразить этому замечательному человеку, мужчине, всю нежность и благодарность, скопившиеся во мне за двадцать с лишним лет. У него такая очаровательная ямочка на правой щеке, когда он улыбается. Я ж его всю жизнь ждала!
- А-у-у-у-у! – взвыл герой, отбросив мою конечность как ядовитую змею. – Ты зачем в меня ногтями впилась, ненормальная?! – Лель тряс рукой, где алыми капельками наливались пять глубоких полумесяцев от ногтей.
- Прости. Мне стало так хорошо, что я решила проверить, не снится ли мне это. Так всегда советуют делать.
- Надо щипать. Да не менЯ-аа! – блондин опасливо отодвинул от меня все части своего тела. Райские ощущения пропали без следа. Мсье у нас гипнотизёр. Ну-ну.
Мои глаза волей-неволей замечали, что немногочисленные прохожие и будущие пассажиры, имевшие несчастье оказаться в этот июльский полдень на одной со мной остановке, косились и перешептывались, обсуждая нас. Тем лучше, будут свидетелями.
- Ты на самом деле свихнулась? Или наркоманка? – Лель преодолел неприязнь в угоду любопытству. Чем-то ему моя персона глянулась, везёт же мне. – Учти, меня нормальные люди – как вон те на остановке - не видят обычно.
- Я была нормальной, пока чёрт не толкнул меня под руку связаться с тобой. Теперь сижу вот и беседую с пустым местом. - Мне даже стало интересно, кто он такой на самом деле?
- Я не пустое место, - оскорбился голубоглазый. – Ты меня прекрасно видишь вот. Просто для того чтобы меня увидеть, нужно иметь определённое состояние души, или тела. Сумасшедшие, алкоголики, животные, медиумы, влюблённые, естественно...
- Ты кто – белая горячка, что ли? – изумилась я. Такой жизненный поворот был весьма неожиданным.
- С виду вполне воспитанная девица, а мысли грязнее некуда, - укоризненно произнес Лель, потирая оцарапанную руку. – Я не понимаю, как такое возможно.
- У каждой «воспитанной девицы», как ты говоришь, море грязных мыслей, открою тебе секрет.
- Да я про то, почему ты меня видишь. У тебя в роду ясновидящие, ведьмы, колдуны, гадалки, жрецы были? – он нахмурился, став похожим на наклонившего морду шар-пея.
- Нет, - опешила я. Родословное древо свое мне было известно не дальше пары веток, и ветки эти были вполне нормальными.
- Алкоголизмом родители, дедушки-бабушки страдали? Умственно отсталые, одержимые, блаженные в семье имелись?
- Господи, ты что - нарколог? Какое тебе дело до моих родственников и их отклонений? – возмутилась я.
- Кто-о? - опешил парень, едва не выронив лук. Принявшая на свой счёт обвинение, проходившая мимо тётенька с авоськами, которые хотела пристроить на скамейку в павильоне, стрелой вылетела от нас и ворвалась в уже собиравшийся отходить автобус. Автобус клацнул челюстями дверей, зажав подол юбки резвой дамочки, и укатил, бликуя на солнце плавящимися стеклами.
- Всё сходится: и вопросы, и то, что тебя видят люди в определённом состоянии души или тела. Вот только что ты делал с луком? Отстреливал пациентов? – Беседа получалась дикая и по-своему логичная. Я заметила у него на шее сбоку татуировку в этническом стиле. Солярные символы сейчас редкость. – В дурдом на постоянное местожительства стремишься?
- Это по тебе дурдом плачет! – сердито фыркнул он. – Воображение у тебя – дай бог каждому писателю.
- То есть, ты не нарколог? – уточнила я. – Обидно.
- Что я не нарколог?!
- Такая версия рухнула. Остаётся вариант «б», - с вздохом посмотрела на него.
- Что ещё за «б»? – подозрительно поинтересовался блондин, загородившись луком.
- Понятия не имею. Но раз не сработал вариант «а», в действие вступает вариант «б». Это логика.
- У меня ощущение, что тебя тоже кто-то по голове стукнул, - интимно склонившись к моему уху, проговорил Лель. – Признайся.
- Увы, нет. - Встаю. – Мне действительно пора домой.
- Ты даже не сказала, как тебя зовут.
- Оставим это для нашей следующей встречи, хотя я искренне надеюсь, что её не будет.
- То есть, увидев меня на одной стороне улицы, ты перейдёшь на другую сторону? – В его глазах промелькнуло что-то и пропало. Только губы продолжали улыбаться.
- Я вообще уеду из того района, где замечу хоть намёк на твоё присутствие, - с гордо поднятой головой направляюсь ловить маршрутку, спиной чувствуя провожающий взгляд.

Добавлено (11.12.2009, 12:06)
---------------------------------------------
Дальше выкладывать? Автор разрешил дать почитать с условием обязательных отзывов, критических замечаний и интересных предложений.

Добавлено (11.12.2009, 12:59)
---------------------------------------------
2

Разум истерически завизжал, требуя выпустить его из заточения,
дескать – все, дальше справляйся без меня, как хочешь, а я
с тобой ни дня не останусь! Можно подумать, больно он тут нужен, паникер... (с)

С закрытыми глазами стремительно добегаю от кровати до туалета, спеша донести остатки вчерашней пищи. Постояв пол минуты над «фаянсовым другом» и убедившись, что дальше можно отдать только внутренности, я, кряхтя, встала с коленок. Хорошо, что коврик у меня в ванной мягкий, хоть и прорезиненный. Да, купальская вечеринка Диане удалась, это точно. Чтобы я еще хоть раз согласилась праздновать на природе народные праздники…
- На. - Мужской голос и стакан воды не сразу были восприняты моим сознанием, ещё не ок-лемавшимся после обрушившейся на него вчера убойной дозы алкоголя. Благодарно приняв стакан, я прополоскала рот и выпила остаток воды. По мере того, как жидкость возрождала ор-ганизм к жизни, сознание растормозилось, и я подавилась последним глотком. Кашель и раз-брызгивание слюны заняли минуту с лишним.
- Спокойно, - ласково сказали мне, хлопая ладонью по моей спине, как хлопушкой по про-пылившемуся ковру. – Всё? Ещё похлопать?
Испуганно мотая головой, я разогнулась. Мои красные, как у топившейся белой мыши, гла-за-щёлочки вылезли из мешков под глазами и уперлись в симпатичного парня. Миленькие жёл-тые шорты по колено, белая футболка с надписью «Машина любви». По виду и не скажешь, что пил ночь напролёт. Живу я сейчас одна, на личном фронте долговременное затишье, так ска-зать. Притащила кого-то с вечеринки? Ничегошеньки не помню. «Переспали - не переспали» подавно осталось где-то в тумане утраченных воспоминаний. Но надо было как-то реагировать на его присутствие.
- Кха-кха… - прочистила горло, сама испугавшись хрипатого голоса. – Спасибо.
- На здоровье. - Парень явно ожидал от меня какой-то другой реакции.
- Ты вчера был просто… блеск, - стараюсь говорить потише, щадя раздувшуюся стеклянную голову, в которой каждый звук отдается губительным звоном. – Мне нужно сейчас ну, ты по-нимаешь…
- Привести себя в порядок? – милостиво подбрасывает мне фразу.
- Да.
- А, может, мы вместе?.. – игриво стрелял бровями, выталкиваемый из ванной, неопознан-ный любовник
- Нет! – скривившись от собственной громогласности, выпихиваю его и быстро захлопываю дверь. – Уф!
Избегая зеркала над раковиной, включаю воду, чтобы принять контрастный душ. «Заткнись, зеркальце! Я просто накраситься пришла». Красть у меня нечего, моей гудящей голове было плевать на любые мысли, потому что между висками билась гулкая больная тишина. Так, сна-чала горячая вода…
Когда утренняя свежесть снизошла и на меня грешную, я выскочила из ванны. Лёгкий маки-яж – гость, всё-таки. С одеждой возникли проблемы, поэтому телу пришлось ограничиться ко-ротким полотенцем и чёрными гипюровыми трусиками-шортиками. Так и не вспомнив, кто мой гость такой, и выпятив грудь колесом как главный отвлекающий внимание фактор, я покинула ванную. И так уже дважды стучал в дверь, чтобы поторопилась.
- Ну, заходите, девушка, раз уж залетели! – заявили мне, как будто это я случайно заскочила в гости. – Это анекдот такой, знаешь? Врывается девушка к гинекологу, а он ей говорит… Что ты там делала столько времени - хотела утопиться? – он, сложив руки на груди, ждал меня у стены. Его глаза с удовольствием обследовали полуобнаженное тело, прошествовавшее мимо.
- С какой стати мне топиться? – по дороге в спальню нашла почти свежую, рваную в нуж-ных местах футболку, заброшенную на дверь. В самой спальне обнаружился форменный кавар-дак из одежды: лифчик болтался на шкафу, сарафан закрывал монитор компьютера, один чулок (откуда он взялся?) свисал с люстры, второго не было видно, а из шкафа была вывалена вся одежда. Что мы вчера тут делали? Искали клад? Устроили маленькую оргию? Под стулом мелькнули джинсовые шортики. Сойдёт. – Отвернись!
- Зачем? – не понял он. – Я уже видел здесь всё.
- Меня не волнует, что ты видел, а что упустил, - дождавшись, когда ко мне повернётся его спина, переодеваюсь. – Так как говоришь, тебя зовут? – извиваясь, влезаю в шортики. Завтра-кать будешь? – не получив ответа, перехожу к следующему вопросу, ныряя в футболку. - По-шли на кухню.
- Ты не помнишь? – Сей факт его прямо убил, если судить по голосу. – Я думал, женщины ничего не забывают, как слоны, - заявил он, следуя за мной по пятам.
- А ты мне напомни, - по пути с облегчением замечаю, что зал не пострадал и имеет почти образцовый вид. Похоже, нам хватило спальни. Чем он занимался, пока я была в ванной? Хоть бы чайник поставил, не говоря уж о банальной яичнице. Мужчины!
- Что напомнить? – с подозрением спросил он.
- Всё. Кто ты? Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Сколько у тебя детей?
Чайник бодро забулькал водой, а я нырнула в холодильник. Не густо. И кушать зверски хо-чется. Устроить скандал с изгнанием, что ли, чтобы самой больше досталось? Ладно, он-то не виноват, если задуматься, накормим, а потом уже изгоним.
- Говорят, что меня зовут Лель.
Маслёнка выпала из рук и разбилась перед холодильником. Моя спина медленно распрями-лась. Холодильник мягко чмокнул, закрываясь.
- О-о-о-о не-е-ет! – Память услужливо, как будто только и ждала этих слов, выдала события вчерашнего дня. Как можно было забыть такое бредовое знакомство?!
Лель, на всякий случай, отступил, уперевшись в стенку – кухня-то маленькая. Стенка с встроенной техникой занимала большую часть пространства. Оставшиеся свободными метры делили выросший под потолок холодильник и обеденный стол, в сопровождении углового ди-ванчика.
- Скажи мне, что я сплю, - с надеждой смотрю на него.
- Не думаю.
- Хорошо (хотя, что же тут хорошего может быть?), – гляжу на него тоскливо. – Объясни мне, как ты меня нашёл?
Сто раз убеждалась, что город – это большая деревня. Четверо знакомы через друг друга как минимум со всем городом. Кто же его мог привести на вечеринку? Черт, не помню ничего по-сле бокала шампанского, выхваченного у Димки. Что там было намешано?..
- Меня родила… - с вздохом начал гость.
Чем больше узнаю незваных гостей, тем больше люблю татар.
- Так много знать мне не надо, - машинально убираю с плиты вскипевший чайник. - Начни с вечеринки сразу.
- Не уверен… Как бы тебе помягче сказать?.. – начал мямлить Лель, уставившись на низ моего живота.
- Говори как есть, - внутренне я была готова ко всему, в том числе и к тому, что подхватила от него по пьяни какую-то дрянь. Только ноги немного дрожали где-то в коленках.
- Ты читала месяц назад заклинание, помнишь, надеюсь?
- Это-то при чём здесь? – растерялась я. Для одного похмельного утра сложностей было слишком много. – Я тебя спрашиваю, как ты сюда попал?
- Я и пытаюсь ответить! – огрызнулся парень, присев, чтобы собрать осколки. – Отойди, ты же босиком. Где у тебя мусорное ведро? Угу.
- Мне не надо с начала времён. Кто тебя привёл на вечеринку? - захотелось узнать имя ушибленного, который подкинул мне такую свинью.
- Не было меня на вечеринке! Я пришёл сразу сюда.
- Как это? А адрес? – мысли передвигались по голове медленно-медленно. - Ты за мной сле-дил? Как ты меня нашел? – осенило меня нехорошее запоздалое подозрение.
- Очень надо, - фыркнул он. – Ты тугодумка от природы или брала уроки? Я ведь пытаюсь…
- На себя посмотри.
- Для меня найти кого-либо не проблема, - объяснил он надменно. - Вчера я не знал всего. А когда узнал – было поздно. С тобой и в трезвом виде разговаривать сложно, а уж в пьяном – и вовсе невозможно. Вот и пришлось дожидаться тут. Понятно?
- Хам! – я села на стул. Желудок предательски заурчал.
- Я тоже не в восторге от наших встреч, но кто же виноват, что люди никогда не думают о последствиях? – Лель начал деловито готовить стол к завтраку. На скатерти быстро появились бутерброды с сыром, мармелад, хлеб, варенье в чашке из шкафа. Он все тщательно и долго об-нюхивал, прежде чем выставить на стол. Конечно, готовлю я не часто, но дежурные продукты у меня всегда первой свежести. Сковородка с удовольствием приняла на себя разбитые яйца с ку-сочками колбасы и зеленью.
Думаю, и о последствиях в том числе. Только объяснения появлению у меня на кухне чок-нутого типа так и не нашлось. Чего он хочет? Не убил сразу, значит, не убивец. Тогда кто? Ши-зик?
- Ешь, - передо мной плюхнули тарелку с занюханной, почти до исчезновения запаха, яич-ницей. – Может быть, сытая ты нормальная.
- А в квартиру ты как попал? – я застыла с вилкой и ножом. Ножом обычно я только в рес-торане пользуюсь, а тут схватилась на всякий случай.
- Было не заперто, - ошарашил он меня.
«Это надо же так напиться! Так ведь убьют и ограбят, а я и не узнаю. Собаку, что ли завес-ти?»
- Ты не голодный? Ну, смотри, - начинаю есть, чтобы выиграть немного времени на обду-мывание своих дальнейших действий. Вкусно, кстати. - И чего ты от меня хочешь?
- Объяснений, - Лель сел напротив, как заботливая бабушка, наблюдающая за питанием лю-бимого внука.
- И я их хочу. Давай сначала ты. - Желудок настоятельно требовал пищи, угрожая начать переваривать самого себя. Яичница оказалась божественной. Чем хорошо моё похмелье, что справиться с ним можно ещё и едой, если выпивка закончилась вчера. Прекрасная наследствен-ная черта.
- Повторяю для особо одарённых, - незваный гость почесал нос. – Ты читала месяц назад за-клинание?
- Ум-м, - усердно киваю, так как рот набит. – Взяла у Дианы книгу заговоров и колдовства. Три раза, как полная дура, читала заклинание на возврат любви на рассвете на балконе, - гово-рю, прожевав. – И ни-че-го. А ты откуда знаешь?
- Ты уверена? – уточнил он, не слыша моего вопроса.
- Ты видишь здесь мужчину, кроме себя? – обвожу рукой комнату. Он оглядел кухню и по-мотал головой, дескать, не вижу. - Значит, не подействовало. Не вернулся Коля.
- Что за книга? – нахмурился парень.
- Да она её в книжном лотке купила, когда решила колдовской салон открыть на дому, – по-жимаю плечами. – Салон так и не открыла, а литературы на целую библиотеку накупила.
Лель что-то просчитал в уме, подняв глаза к потолку, и сказал:
- Нормально.
- Что нормально? То, что я как идиотка талдычила абракадабру? - отодвигаю тарелку и тя-нусь за банкой растворимого кофе. Молотый неделю как кончился, а в зренах купить вечно за-бываю. – Или то, что Диана подруге не помогла? У неё бабушка настоящей мастерицей была, между прочим. К ней из других областей приезжали.
- А ещё взрослый человек, - он укоризненно посмотрел на меня и покосился на отложенные мною в сторону столовые приборы. - Бабушка у неё, может быть, и была мастерицей, а вы с Дианой этой просто ненормальные.
- Ты тоже мальчик с тараканами, знаешь? - Кофе подло кончился на моей чашке. От кипят-ка, растворившего порошок, по комнате поплыл слабый аромат.
- Нет у меня тараканов! – дёрнулся парень, нервно отряхивая одежду. – И вшей нет, и блох!
- Это образное выражение, то есть человек ты со странностями. Подай вафли – они у тебя за спиной.
- Ты тоже с тараканами, большими тараканами, - просветил меня вьюнош не без злорадства. Взял с подоконника красную герань в горшке и с удовольствием стал нюхать. И после этого я со странностями.
- Не отрицаю, - философски пожимаю плечами. После каждого глотка жизнь становилась всё краше. – Ты узнал всё, что хотел?
- Тебе известно, что эти цветы заряжают воздух отрицательными ионами, которые улучша-ют атмосферу в доме, – с видом завзятого наркомана он кайфовал от запаха герани, как будто она была коноплёй, но, взглянув на меня, послушно вернулся к теме разговора. – Ваша книга была пиратская.
- Не было там ничего о пиратах. Обычная дешёвая книжка с заклинаниями – такие сейчас на каждом углу продаются. Чёрная и белая магия для мгновенного результата, - растягиваю по-следние глотки кофе.
- Помоги мне Небо, - Лель вернул цветок на подоконник. - Она - незаконное воспроизведе-ние чужого мыслительного труда в массовых количествах.
- Чьего труда? – удивилась я. - Это старинные сибирские народные заговоры. Им уже сотни лет. Иди вон возьми её на полке в зале. - Лель протянул руку и достал из-за горшка с азалией на подоконнике книгу заклинаний. – Странно, я думала она…
Он брезгливо пролистал книжку, изредка вчитываясь в строчки заговоров.
- Это всё полный бред, а не заклинания, - обвиняющее уставился на меня. – Ты не могла воспользоваться ни одним из них.
- Не пойму, какое тебе может быть дело до этого, - с сожалением ставлю почти пустую чаш-ку. – Дай сюда, покажу. Вот, - сверившись с содержанием, показываю заговор из раздела чёр-ной магии. – На возврат настоящей любви, - снова беру чашку.
- У тебя мозги набекрень? – Лель с ужасом посмотрел на меня, как будто я занималась сек-сом с толпой прокажённых в последней стадии.
- Можно повежливее? Могу ведь обидеться и кофе не пожалеть, – сурово гляжу на него по-верх дымящейся чашки.
- Я никогда не пойму людей, - раздражённо поджал губы. – Ты владеешь эламским языком?
- Нет, слава тебе господи. А что? - Это было бы даже забавно, если бы происходило по теле-визору. Беседовать на собственной кухне с психом оказалось сомнительным удовольствием.
- Ах, не владеешь! – подозрительно прищурился.
- Я и всеми остальными языками мира не владею. Это же не преступление.
- Тогда как же ты прочитала ЭТО? – ткнул пальцем в страницу с вязью заклинания.
- Как все, - забираю книгу. – Тут же всё понятно написано. «Это древнее заклинание очень мощное. Мы выменяли его у старой таёжной колдуньи за немыслимую цену. Вся его сила именно в словах, поэтому мы не приводим транскрипцию или перевод. Каждый, кто захочет им воспользоваться, должен прочитать его сам. Главное, пылко желать воплощения своих…»
- Хватит! – скривился он. – Ты же вроде взрослый человек, с высшим образованием…
- В любви, как и на войне, нет запретов, – говорю ему с растущим раздражением в голосе.
- Да неужели? – ехидно спросил Лель. – И ты действительно прочитала ЭТО?
- Да чего ты пристал? Заняться больше нечем? Ты из службы по борьбе с незаконным кол-довством? Оштрафовать меня хочешь? – теперь и моё терпение дало трещину. Явился черт зна-ет откуда и достает глупостями, вместо того, чтобы объяснить кто он такой.
- При прочтении любого заклинания важно всё: дыхание, мысленный настрой, поза, и уж, конечно, каждый звук и буква, - менторским тоном начал он. - А ты переврала половину и без того неправильных здешних слов!! – заорал что есть мочи, заставив меня отшатнуться назад. - Ты произнесла совершенно ДРУГОЕ заклинание, понимаешь??! Писака этой книжонки и то был ближе к оригиналу. Ты что, сочиняла на ходу то, что не понимала?
- Ну и что? – робко спрашиваю у него - под ложечкой тоскливо заныло. – Теперь будет ко-нец света? – Вспомнился десяток фильмов ужасов и катастроф по случаю.
- Не знаю что хуже, - он и в самом деле был опечален.
- Можешь внятно сказать, что произошло? – пытаюсь выяснить размах катастрофы. Не то, чтобы я верила в его бредни, но надо поддерживать иллюзию – вдруг буйствовать начнет. А где сотовый, чтобы вызвать психушку, еще не заметила.
- Ты стала почти бессмертной, - скорбно сказал он. С таким лицом о последней стадии рака сообщают больному. – Временно.
Я хохотала добрых минут пять. Успокоиться, глядя на его постную мину, было сложно.
- Закончила? – кисло поинтересовался он. – Не вижу никакого повода для веселья.
- И что мне это даёт? – подыгрывая ему, спросила я. А ведь почти поверила в этот бред. На-деюсь, он не буйный хотя бы. И телефона, как назло, нет под рукой.
- Например, почти бессмертие, - у парня был вид заговорившего под пытками партизана.
- Как это? – заинтересовалась я.
- Если тебе на голову упадёт наковальня – ты умрёшь, - судя по его лицу, пример был наме-ренно примитивный, - а если сумеешь избежать разных «наковален», то проживёшь лет пятьсот или всю тысячу. Но при твоей способности притягивать проблемы, тебе грозит прожить лет сто, так что не раскатывай губу, - ехидно добавил он. - Твой иммунитет теперь справится с лю-бой болезнью и раной. Ещё сотни преимуществ, в частности, способность видеть магические существа и общаться с ними.
- С гоблинами и зелёными чертями, что ли? – фыркаю в ответ. – Сомнительное преимуще-ство какое-то.
- Не знаю, куда в дальнейшем ты засунешь свой нос, но не исключаю такой возможности. Что ты сейчас чувствуешь? – разговор не доставлял ему никакого удовольствия. Очень нети-пичный сумасшедший. Их обычно хлебом не корми, дай поговорить о наболевшем.
- Ничего, - пожимаю плечами.
- Прислушайся к себе, я не собираюсь торчать у тебя весь день.
- Надеюсь! – попыталась вслушаться в себя. Сытый организм безмолвствовал. – Ничего, - под его мрачным взглядом брякнула первое же ощущение. – В ухе левом звенит.
- Нельзя же быть такой глухой к миру идиоткой, - Леля начинало раздражать происходящее.
- А что я такого сказала? – делаю круглые глаза. Злить его почему-то стало очень весело.
- Ты паясничаешь, вместо того, чтобы вести серьезный разговор. Между тем, тебе пора бы научиться распознавать, кто вокруг тебя находится. Вот кто я?
- И кто же ты? – Язык меня однажды до могилы доведёт. Мне это не раз предрекали, но ни-чего с собой поделать не могу. Язвить и подкалывать – моя вторая, или первая натура.
- Я – бог, - выпятив подбородок, процедил он, чувствуя мой ехидный настрой. – Но откуда поколению Пепси знать свою мифологию?
Я заржала как вся Первая конная товарища Буденного. Нервно, неестественно и очень близ-ко к буйной истерике. А чего он ожидал: песнопений, цветочных гирлянд и вакханалий? Только этого мне не хватало.
- Прекрати, - лицо у него стало злое. – Или я… Я за себя не ручаюсь!
С огромным трудом мне удалось задавить приближающуюся истерику. Осталась редкая, но сильная икота.
- До-Ок-кажи! – храбро подначила я его. Мне таки попался буйный сумасшедший. Как же мне везёт!
- Пожалуйста, - Лель взмахнул рукой на манер иллюзиониста. И тут мне все стало ясно окончательно. – Кто ещё так сможет? - лихо взмыл к потолку, со следами недавнего затопления в углу, где и разлёгся как патриций, только без ложа. – Ты куда? – воздушным шариком поплыл за мной из кухни в зал.
- СкоОорую вЫзвать. – Ненавижу икоту. Хуже неё только насморк.
- Тебе плохо?!
- ХорОшо.
- А-а! Для меня? Почему не милицию? – хмыкнул он. – Меня всё равно ведь не увидят, а у тебя будут проблемы, - Лель с легким интересом осматривает комнату. Семейные фотографии вдоль кремовых стен, тибетский круглый ковёр на полу, вальяжные диваны и пара кресел перед плазменным экраном домашнего кинотеатра на стене. Стойка бара скромно притулилась у французского окна со шторами ручной отделки.
- СебЕ. Меня они тОчно заметЯт, хоть я и не болтАюсь под потол-Ик-ком! – На другом конце было занято. Не одной мне требовалась помощь людей в белых халатах.
- Глупо, - сказал мой личный глюк, оборачиваясь от окна. – Ты не ценишь подарков судьбы.
Было печально, что последствия отравления месячного отравления таблетками все же сказа-лись на мозге. Вроде ведь хорошо себя чувствовала, разве что желудок стал чувствителен к еде, но это прекрасно объяснялось тем, что таблетки обожгли его слизистую. Странно, что галлю-цинации явились с опозданием. Всё у меня не как у людей. Возможно, следовало полечиться в больнице, а не сбегать оттуда на второй день?
В «скорой» всё ещё было занято. Так ведь и умереть можно, не дозвонившись до них. По крайней мере ситуация с появлением этого чокнутого прояснилась. Я даже успокоилась и сразу перестала икать.
- Хочешь анекдот? – спрашиваю у расположившегося на спинке дивана гостя, разгляды-вающего развешанные на стенах фотографии членов моей семьи.
- Давай, - Лель пристально разглядывал фотографию, где моя сестра с мужем и племянни-ками стоит на палубе яхты. Море и небо почти сливаются в одно целое за их спинами. Моё спо-койствие его слегка нервировало, забавно.
- Идёт мужик по улице. Ведёт за собой крокодила на верёвочке. Крокодил ему говорит: «По жаре, по асфальту, животик исцарапаю… Смерти моей хочешь?!» Мужик доходит до останов-ки, садится в автобус. Крокодил ему: «Вот бабка на лапку наступила, перегаром пахнет, дышать нечем… смерти моей хочешь?!» Мужик выходит из автобуса, останавливает такси, садится. Крокодил не унимается: «Вот таксист молодой, на жёлтый свет проехал. Скорость превышает – наверное, лихач… Смерти моей хочешь?!» Мужик останавливает такси, выходит, снова идут они по улице. Только крокодил хотел заговорить, мужик его перебивает: «Слушай, если опять будешь канючить, то я сейчас выпью ещё стакан – и ты исчезнешь так же, как и появился!»
- Это ты к чему? – поначалу хихикнул, а потом нахмурился блондин. Фотографии были за-быты.
- Да так, время убиваю, - снова начинаю терзать телефон.
- Вот некоторые всю жизнь мучаются, бьются из последних сил, чтобы получить хоть часть того, что свалилось на тебя…
- Бьются головой о камни? – На другом конце пошёл вызов.
- Я имел в виду… Брось! – выхватил трубку и сбросил кричащую тётку снова в неизвест-ность. – Не дури. Просто представь, сколько выгоды…
- Так ты кто - бог Коммерции или Любви? – Пятилетнее обучение в стенах высшего учебно-го заведения не прошло даром, я наконец вспомнила: Лель – бог любви древних славян, анало-гичный римскому Амуру и греческому Эросу. Поднатужившись, память извлекла на свет упо-минание о «Снегурочке» Чайковского и пастушке Леле.
- Поверила, наконец-то?! – обрадовано вскричал он.
- А мне есть с чего не верить собственным глюкам? – я села в кресло. Забавно беседовать с галлюцинациями. - В дурдом я всегда успею.
- Мавра, ты разумная молодая женщина, - патетично начал Лель.
- То есть я могу на «раз» сойти с ума, вернее, уже сошла.
- Никуда ты не сходишь, - сердито воскликнул он. - Да что тебя так тянет в психушку? Дру-зей там много?
Качаю головой.
- У тебя довольно нестандартная реакция на происходящее. Нестандартная – это ещё мягко сказано, - Лель сложил ру

Качаю головой.
- У тебя довольно нестандартная реакция на происходящее. Нестандартная – это ещё мягко сказано, - Лель сложил руки на груди, приготовившись читать мне лекцию. – Например, тебя бросил этот самый Коля, с которым вы встречались два года. Укатил на заработки в Москву. Ты глотаешь три пачки снотворного и напиваешься. Твоя подруга Юля вызвала спасателей, потому что её собака выла как сумасшедшая. Тебя чудом успели отвезти в больницу и откачать. Окле-мавшись, ты обращаешься к шарлатанке - да, шарлатанке! – и читаешь заклинание на возврат любви, - как на убогую посмотрел на меня. - В этом заклинании НЕТ И СЛОВА о любви, чтоб ты знала! Это заклятье чумы, к тому же до сих пор работающее. Могу себе представить, что было бы, если ты прочитала его с ненавистью, – потёр переносицу, не видя моего побелевшего лица. - Коля твой вернулся, каким-то чудом, но ты спустила его с лестницы на виду всех сосе-дей. Зачем всё это надо было делать?! Объясни!
Я скривилась. Глупо всё вышло. Но жизнь тогда казалась совершенно бессмысленной, да и сейчас…
- Невезучая потому что.
- Что? – не понял он.
- Была бы везучая – умерла. Вместо этого получила, – выразительно покосилась на него, - головную боль.
- Ох уж мне этот скептицизм атеистов! – пренебрежительно отмахнулся мой глюк.
- Я верю в бога! – с этими словами сунула ему в лицо нательную серебряную иконку Божьей матери. Господи, до чего я докатилась?
- Мавра, - он отодвинул от носа иконку с видом взрослого, которому трёхлетний малыш принёс доказательство существования барабашек, найденное под кроватью и оказавшееся раз-давленным тараканом, - ты действительно дура. Часто к тебе боги являются?
- Лиха беда начало. И прекрати меня обзывать. Себя могу обижать только я.
- Слушай, может, тебе и в самом деле в дурдоме лучше будет? – озабоченно нахмурился Лель.
- Господи, когда ж меня отпустит? – с тоской воскликнула я.
- Никто тебя не держит, если не заметила.
- Анекдот такой есть и тебе, как моему глюку, стыдно его не знать. Стыдно!
- Тяжёлый случай, - прокомментировал вслух залётный гость, приложив ладонь ко лбу.
- Ну раз не знаешь – слушай. Тебе понравится. Идёт наркоман по парку и несёт на руках ро-зового слоника. Вдруг слоник говорит: «Отпусти меня в травку побегать». Слоник побегал, по-бегал, вернулся обратно и запрыгнул на руки, идут дальше. Слоник снова: «Отпусти меня в травку пописать». Слоник побегал, пописал и запрыгнул на руки, идут дальше… слоник снова: «Отпусти меня в травку побегать». Наркоман отпускает слоника в травку и думает: «Господи, когда ж меня отпустит…»
- Розовый слоник это я?
- Слушай, может, откупиться от тебя можно? – с загоревшейся надеждой открытым текстом предлагаю ему.
- Не валяй… - он пожевал губами. – О чём мы вообще говорим? Я совсем запутался.
- О том, что ты здесь делаешь.
- Я ведь уже объяснил: прочитала заклинание - получи желаемое.
- Да что там было-то? Я пожелала, что бы ты вечно торчал у меня перед глазами?! Я хотела вернуть Колю.
- Пинками гоня его с лестницы? – вытаращил на меня глаза Лель. – Ты садистка, что ли, Мавра? Или просто сама не знаешь, чего хочешь?
- Он не ко мне вернулся, а вещи забрать свои!
Лель расхохотался и едва успел заметить летящую в него вазу, поэтому увернулся. Осколки брызнули во все стороны.
- Писать надо разборчиво! – разъярённо заявила я. Эта ваза мне никогда не нравилась, кста-ти.
- Что ты на меня кричишь? Я что ли, писал эту дребедень? Мне оно вообще даром не нужно. Если каждый станет… - Лель разгневанно принялся ходить по залу: четыре шага вперёд, разво-рот, четыре шага вперёд.
Я притихла. Не надо было так строго с ним - вон как разнервничался. Из глубокого погру-жения в чувство вины меня вырвало его ворчание:
- … с ней как с нормальной… и что? Одни оскорбления, нелепые подозрения. Права была мама. Смертные…
- Хватит, - примирительно хватаю за рукав этот маятник на двух мускулистых ногах.
- Отпусти! С меня хватит. Я тоже не напрашивался…
- Ну, извини… - Что может быть абсурднее, чем общение с галлюцинациями? Правильно, просить у них прощения.
- Избавь меня от своих… - попытался вырвать руку. – Что? – приложил другую руку к уху. – Мне послышалось, кто-то извинился?
- Извини, Лель, - послушно повторяю вновь, наступив логике и гордости на лицо и горло.
- Как же умилителен твой вид и как заразительна радость от встречи с божеством, - он ух-мыльнулся. – Не рычи только.
- Сколько дают за убийство бога?
- Столько не живут. Но тебе это не грозит. К тому же, рожать ребёнка в тюрьме…
- Действительно, - киваю с готовностью. – Что? Какой ребёнок?
- Что, значит, какой? Наш, - и смотрит, будто я пытаюсь всучить ему свою голову как его собственную.
- НАШ? – внезапно хриплым голосом переспросила я. – Кто наш?
- Чем ты слушаешь? Я уже битый час перед тобой распинаюсь.
- Не было ничего про ребёнка! Так я всё-таки с тобой переспала? – От испуга забываю, что говорю с галлюцинацией. - И как ты с ходу определил мою беременность? Так не бывает, - за-крываю руками плоский живот. В пупке будто горячая бомба взорвалась и внутренности улете-ли в бесконечность. – Не было ничего! – авторитетно заявляю, прислушавшись к своим телес-ным ощущениям. Память тоже все отрицает, тактично отпихивая ногой пару белых фрагментов прошлого.
- Кто говорил про переспали? – устало уточнил Лель. - Я такого не говорил. К тому же у ме-ня алиби, - сказав это, он невольно покосился вверх.
- А ребёнок откуда?!! – В голове полный сумбур. Лихорадочно перетряхиваю свои немного-численные связи и убеждаюсь, что ребенконосительницей я быть никак не могу. Нет мужчины – нет ребенка. Непорочное зачатие – это из разряда мифов, кто в наше время поверит… Мечу-щийся взгляд споткнулся о настенный календарь, висящий в углу, откуда на меня смотрел улыбающийся племянник в россыпи ромашек. Застываю на верхнем ряде цифр с возрастающим чувством недоверия. Седьмое июля.
Задержка.
Две недели почти.
Первая в жизни.
- От заклинания! Помоги мне небо, - рявкнул гость. – Я ведь тебе уже говорил. Ты превра-тила его из заклятья чумы в заклинание, дающее ребёнка от бога Любви. Такие вот у тебя ори-гинальные способности, Мавра!
Как подкошенная падаю в кресло. Ничего себе белая горячка, или как это называется у нар-команов? А какая реалистичность - чуть было не поверила ведь. Что ж, видимо, мой мозг из-рядно траванулся теми таблетками. Нет, надо вызвать все же психиатричку, потому что если это все взаправду... Юльке постучать в стенку, что ли, пусть уже спасет меня от этой надоев-шей галлюцинации.
- Я бы почувствовала, если была… того… - неуверенно говорю ему.
- Ха! – резко выдохнул он. Я так поняла, что это ему заменило пару-тройку матерных пас-сажей. – Без близких людей рядом, после таблеток тех мерзких и с той кашей что у тебя в голо-ве, помоги мне небо, ты бы заметила когда у тебя воды отошли, наверное! Так и ходила бы с животом, подпирающим подбородок, списывая на таблетки, кишечный грипп, газы и вода знает что!
- Ну знаешь!.. – зашипела я как угли, на которые выплеснули воду.
- Я тоже не в восторге от случившегося. Понимаю ещё отвечать за то, в чём виноват, но за чужую безответственность… - Лель развернулся и ушёл. – Выпей, - появился снова, протянув стакан воды.
- Ааа… как? – многозначительно дорисовываю в воздухе свободной рукой то, что не выго-варивает язык.
- Самым прямым. Про непорочное зачатие слышала, милочка?
- Непо…что? Что-о-о-о!?! – вскакиваю с кресла, как ужаленная в самое дорогое. Вода из стакана щедро выплеснулась на не успевшего отскочить Леля.
- Угораздило же меня… - цедит он, глядя на оттянутую на груди двумя пальцами мокрую футболку.
- Ты или временем, или мифологией ошибся, дорогуша.
- Ты о чём? – мужчина опасливо отступил.
- Непорочное зачатие – это тебе две тысячи два года назад надо, к Марии, Гавриил. Или как там тебя зовут?
- Люди говорят, что меня зовут Лель – пора бы запомнить! И ничего я не напутал. – Он весь как сжатая пружина. – Непорочное зачатие было во все времена, только рекламы было меньше.
- Раз, два, после пяти – Мама, папа, прости, - запела я вполголоса бессмертную композицию «Тату». – Я со-о-ошла с ума-а.
- Опять двадцать пять, - хлопнул себя по лбу Лель.
- Меня полностью нет, Абсолютно всерьёз. Ситуация help, Ситуация sos.
- Мавра, ты ведь не дикая особа из Средневековья. Там бы и то, мне скорее поверили.
- Я поверила. И что? Я оказалась беременна! Что мне писать в графе отец? – хватаюсь за го-лову. - О чём я вообще говорю?!
- Не так уж всё и страшно, - он попытался меня успокоить. – Ты станешь знаменитой…
- Подопытной мышью! – заканчиваю за него фразу. Следовало как можно быстрее сдаваться врачам, а не сидеть тут и думать об ирреальной беременности. Покой. Белая рубашечка с длин-ными рукавами. Укольчики. Кашки. Прогулки два раза в день по полчаса. Просто сил не было дойти до телефона.
- Хорошо, держи это в тайне.
- Прекрати!! – топаю ногами, закрыв уши ладонями. Гипотетического ребенка внутри себя я не чувствовала нисколечки. Зато предчувствовала, сколько проблем он принесет с собой. Уже принес.
- Я подозревал, что ты неврастеничка. – Мои, почти дотянувшиеся до его горла, руки он легко обезвредил, заставив обнять его. Стал успокаивающе поглаживать спину. Это была ме-лочь, но такая приятная. Понимаю, что истосковалась по ласке и прикосновениям. К моему ужасу, из глаз полились слезы. – Поплачь, - участливо велел Лель. - Моя сестрёнка чуть что сразу ревёт, говорит, становится легче.
- А может, того, рассосётся само? – Стать матерью я планировала, конечно, но в отдаленном будущем. Прикусываю губу, чтобы не разреветься окончательно, оплакивая свои нарушившие-ся планы.
- Обязательно.
С надеждой вскидываю на него глаза.
- Через восемь месяцев.
Решительно высвобождаюсь из его объятий.
- Ты куда?
- В аптеку. Потом в больницу.
- Психиатрическую? – подозрительно уточняет он.
- Если не увижу две параллельные полоски (и здесь Лель!), то в нее самую.
- Купи в аптеке успокаивающие сборы какие-нибудь! Очень рекомендую.
Уже на выходе из комнаты оборачиваюсь.
- А почему я, - спотыкаюсь о заковыристое слово, - забеременела именно от тебя? Ты един-ственный бог Любви теперь?
- Ты в любом мужчине находишь недостатки? Чем я-то тебе не угодил? – он вдруг обиделся.
- Уходишь от ответа.
- Хотел бы я сам знать, почему твое дурацкое заклинание выбрало меня, - ответил Лель, чуть помолчав. – Ты ведь о моем существовании даже не знала. Надо с текстом заклинания раз-бираться. Ты запомнила, что сказала тогда?
- Шутишь? Я и под гипнозом не вспомню, - говорю, направляясь в спальню, чтобы пере-одеться. – Тебе на работу не пора? А то как без тебя влюблённые обойдутся?
Скидываю одежду домашнюю и невольно застываю перед зеркальной стенкой шкафа-купе. Смотрю на себя, ожидая увидеть какие-то внешние перемены. Но ничего не увидела. Разве что щеки порозовели да глаза блестят ярче, чем обычно, словно я немного подшофе. Вглядываюсь в зрачки – они немного расширены, но это объяснимо эмоциональной бурей, разразившейся со-всем недавно.
- Разберёмся, - Лель говорил немного невнятно, находясь за закрытой у него перед носом дверью. – Можно я с тобой? Я для всех видимым стану, не бойся!
- Посмотрим, - напускаю туману, хотя сама рада. Идти в этой запутанной ситуации к гине-кологу лучше не одной, пусть даже в сопровождении ожившей галлюцинации.
- Могу принести средство от токсикоза, - коварно торгуется галлюцинация из-за двери. – Безотказное. Тебя не будет так жестоко терзать по утрам твой желудок.
- Себе оставь. Не порти мне настроение совсем. Я поверю, только когда увижу результаты УЗИ.
- Это опасно?
- Если ты заморочил мне голову, то опасно. Для тебя, - выхожу, затягивая на шее узлом лямки сарафана. Зеленые цветы на белом фоне меня успокаивали. Это был мой «счастливый» сарафан, приносящий удачу.
- Послушай. Нам многое надо обсудить, и за одну короткую встречу этого не сделать. С то-бой все в порядке?..
- Не знаю. - Как назло, в животе мне теперь мерещилось подозрительное шевеление. «У ме-ня болит живот. Значит, кто-то в нём живёт. Если это не глисты, значит, это сделал ты». Кажет-ся, так говорили мы в детстве. – Я…
- Прежде всего, ты – женщина, которая носит под сердцем ребенка! Запомни это раз и на-всегда. Моего ребенка.
Я так и не смогла определить, с гордостью или негодованием это прозвучало.
- Ну, пошли что ли? – Выйти на площадку страшно, ведь это, возможно, будет первый шаг в мою новую, беременную жизнь.
- После тебя, - Лель галантно распахнул дверь, опасаясь, наверное, что я захлопну за ним дверь, стоит ему пересечь порог. Хотя он же глюк, от него за обычными дверями не спрячешь-ся.
Лель всю дорогу был молчалив, за что я ему была весьма признательна. Зашли по пути в ап-теку и купили 10 тестов на беременность, игнорируя насмешливый взгляд фармацевта. В боль-ничном туалете, мандражируя, делаю первый тест. Слабенькая вторая полосочка появилась, ко-гда ее уже никто не ждал. И все остальные 9 тестов ждала та же участь - все положительные! Тесты брешут как хотят, не один раз слышала про них. Диане был вечно положительный при отсутствии беременности, а моей сестре доказывал, что она не беременна младшенькой дочей.
В больнице все проходит на удивление просто и быстро, если ты готов отказаться от бес-платной медицинской помощи в угоду ее коммерческой сестре. Соблюдая милую старомодную вежливость по отношению к женщине, Лель даже вызвался войти со мной в кабинет гинеколо-га, но я его оставила снаружи, выстукивая зубами «ребенка нет, ошибка». Кресло, осмотр, куча вопросов, писанина в карточке, пачечка направлений на анализы и пугающая до обморока фра-за «беременность в норме, маточная, плод один, сердцебиение +". Этот плюс в конце показался мне вдруг крестом, который кто-то поставил на былой независимой жизни. Сердцебиение – это уже серьезно, это не ежемесячная безликая яйцеклетка, утекающая в никуда, это уже человечек, у которого бьется сердечко. Жесткое и конкретное обоснование неизбежности произошедшего. Срок четыре недели. Кажется, они извели на меня весь нашатырный спирт, прежде чем смогли с чистой совестью выставить за дверь припадочную тетку.

Добавлено (11.12.2009, 14:11)
---------------------------------------------
Дальше форум ругается на слишком длинное сообщение

3

- Вас сегодня просто не узнать.
- Что? Так хорошо выгляжу?
- Не в этом дело. Вы кто?

Лель встретил меня у двери кабинета. Ему хватило такта не задавать вопросов, он просто пошёл со мной рядом. Действительно, о чём спрашивать, когда все результаты у меня на лице написаны. «Дорогая, скажи мне те три волшебных слова, которые свяжут нас навеки! - Доро-гой! Я беременна». Когда-то я долго смеялась этому анекдоту.
Июльский вечер был стеснителен и, лишь взглянув на часы, люди могли догадаться, что он наступил. Раскалённая за день земля теперь отдавала жар назад. Даже самые фанатичные люби-тели жары начали мечтать о дожде.
- «Похоже, Мазай сегодня не в духе…» - переговаривались зайцы, наблюдая за Герасимом, топящим Му-му, - сказал Лель и покосился в мою сторону. Не подействовало. – Или вот ещё случай. Поймал Винни–Пух Золотую Рыбку и отпустил. Изумилась Золотая Рыбка такой доб-роте и решила просто так исполнять все его желания. Идёт Винни-Пух по лесу, есть хочет. Ду-мает: «Найти бы сейчас дерево с большим дуплом, а в нём дупло с мёдом». Вдруг откуда ни возьмись перед ним дерево с дуплом, полным мёда. «Эх, - думает Винни-Пух, - лезть туда вы-соко, не сумею я с голодухи…» И в ту же секунду оказывается в дупле по уши в меду. Ест, при-чмокивает… Бежит мимо Пятачок. Видит Винни-Пуха на дереве и кричит: «Винни, что ты там делаешь?» - «Мёд ем». – «Угости медком голодного поросёнка!.. Ой! Винни!.. Что это?.. Куда это я пошёл?..» Я тебя правильно понял?
Отворачиваюсь, пряча невольную улыбку и увлажнившиеся вдруг глаза. Это все гормоны!
- Мавра, не ты первая, не ты последняя. Зачем же так переживать? – он попытался заглянуть мне в лицо. – Конечно, ситуация не самая простая.
- Убила бы тебя, если бы могла.
- Мне кажется, что нам стоит разделить ответственность. Хотя это вообще-то твоя вина.
- И ты вот так просто смиряешься с тем, что станешь отцом?
- А есть выбор?
- И что мне… нам теперь делать? – спрашиваю беспомощно.
- Рожать, естественно, - с оптимистичностью мужчины заявил он мне. – Я не отрекаюсь от ребёнка и гарантирую вам всяческую заботу. Мне просто нужно время, чтобы все обдумать. Один из нас уже проявил безответственность, и вот к чему это привело. Ради ребенка мы долж-ны сделать верный выбор. И ради нас самих.
Я увидела на его лице решимость, и почувствовала укол совести, пробудивший недовольст-во собой.
- Это меняет всё. – Саркастическое замечание заставило его поморщиться.
- Кажется, я начинаю понимать, почему ты в двадцать четыре года так и не замужем, - наот-машь нанёс свой словесный удар. – Ужиться с такой языкастой стервой мало кто сможет. И эта беременность, похоже, твой единственный шанс стать матерью.
Пощёчина болью отдалась в руку. Сама не ожидала, что способна на такое. Всю дорогу до дома в голове почему-то было пусто. Не помню, как добралась до подъезда. Очнулась, столк-нувшись с соседкой по этажу грудь в грудь.
- Мавра! Ты чего на ходу спишь? – фыркнула Юлька, выгуливавшая своего английского бульдога. Её пёс меня обнюхал с большим подозрением, как будто под моей личиной скрывался кто-то другой. – Ау, Земля вызывает Венеру! – помахала рукой перед моими глазами.
- Привет! Работа доканала, - глажу хрюкающего кобеля, похожего на оживший пуфик. За это мне обслюнявили всю руку и обе ноги.
- Подумаешь, возиться с бумажками. Вот у меня действительно работа не для слабонервных. Попробуй сутки руководить сотней капризных мужиков, - Юлька цвела и пахла, опровергая собственные слова. К тому же, работать диспетчером в такси ей нравилось. – Бросай глупостя-ми заниматься и переходи к нам. У нас холостяков знаешь сколько!
- Я подумаю, - обещаю ей в очередной раз. Высокая, фигуристая шатенка с шоколадными глазами шла по жизни с улыбкой и гордо поднятой головой. Мужчины не просто оборачива-лись ей вслед, а с удовольствием были готовы идти за ней хоть к чёрту на рога.
Подружились мы сразу, как я переехала в квартиру сестрицы. Мировая девка – иначе не скажешь. Если нужно охарактеризовать человека, то с ней бы я в разведку пошла. Замуж Юлька выскочила, проработав всего полгода, причём отхватила сразу зам. директора – привлекатель-ного и ревнивого. Но работа в мужском коллективе ей так нравилась, что даже большую часть беременности их сыном Юлька провела у микрофона. Об изменах и речи не шло, брак был по любви, дело было в самой атмосфере флирта. Её декрет был одним из самых коротких, навер-ное, - месяц. Дома ей решительно не сиделось, к несчастью для мужа.
- Представляешь, сегодня гуляем. Останавливается тетка и спрашивает: «Это какая у вас по-рода?» Я ей «бульдог». И дальше она мне тааааким тоном говорит, что хочется дать по голове, прям эксперты по породе у нас тетки на улицах: «Чееего? Вы что, вас обманули, никакой у вас не бульдог». Я в ужасе: «А кто это по-вашему?» И слышу: «Ну вы дэушка, наверно, не в курсе, это же бультерьер! Их вывели для заваливания быков!!! Так в книжке написали..... Я ТАКИХ вообще боюсь ужасно! А, кстати, почему он у вас не злой?»
Мы рассмеялись. Неособаченный народ упорно не хотел признавать английского бульдога за породу как таковую. Жупик уже кем-то только не был, если верить репликам прохожих. Юлька грозилась скоро книжку издать с цитатами. По малолетству английского бульдожку час-то называли шар-пеем, видимо из-за складочек, затем мопсом с неправильным окрасом (хоро-ший такой мопс, откормленный - 22 кг), недавно стал боксером, перекормленным - потому вверх и не растет из-за избытка веса, да еще и уши не обрезаны - а так обыкновенный боксер! Но самое лучшее определение ему дал мальчик на улице «игрушка с челюстью шагающего экс-каватора»! Еще почему-то часто спрашивают, спит ли Жупик с ними в кровати, хотя кому какое дело?
Юлька еще немного со мной поболтала, а потом, заметив попытки Жупика нагадить на тро-туар, кинулась к псу.
- Не смей! Вон травка.
- Я пошла! – прощаюсь. – Заходи, как будет время.
- Сама не пропадай, - подружка махнула рукой.
Дома все валилось из рук, аппетит приказал долго жить, и было так плохо от всех дурацких мыслей, что хотелось завыть. Всю ночь я не спала, переживала, высчитывала, пыталась убедить себя, что врачи тоже люди, тоже ошибаются.
Ни утром, ни вечером ко мне больше никто не явился в гости, и я немного расслабилась. Может, сходить к врачихе еще раз, вдруг она обозналась? Тогда моя жизнь снова станет глад-кой и понятной. Расслабилась я зря, как выяснилось. Возвращаясь в четверг домой из гостей, я чуть не прошла родную квартиру, сбитая с толку нехарактерным для нашей площадки зрели-щем. Большая плетеная корзина едва вмещала в себя пышный букет летних садовых цветов, практически закрывая собой человека. Тьфу ты, бога!
- Это не тебе, - сказал мне Лель, выступая из-за цветов. – Это ребёнку. Тебе я с удовольстви-ем принесу свою голову на блюде, но позже.
Молча начинаю открывать дверь, как назло, ключ никак не могу попасть ключом в скважи-ну. Бог (очень странно его так называть!) забрал у меня ключи и занялся дверью. Неловкое молчание затягивалось – ненавижу такие мгновения.
- Я всегда смотрю, как мужчина открывает чужую дверь. Отличный способ выяснить, каков он в постели. Если грубо и торопливо втюхивает ключ в замок - от него много не стоит ждать. Если роняет ключи и не может найти замочную скважину – он неопытный любовник-торопыга. А как ты открываешь дверь? – интересуюсь у него.
Ключ царапнул дверь рядом с замком, и мы попали внутрь со второй попытки.
- Что это было сейчас? Приглашение в постель или так мне дали понять, что я прощён? – он зашёл следом за мной, захлопнул дверь, а я включила свет в прихожей.
- Скорее второе, - избавившись от босоножек, прохожу в зал.
- Я так и понял, просто решил уточнить, - кивнул Лель. – Как ты провела эти дни?
- Не расставаясь с успокоительным, - сажусь на диван, устало запрокидываю голову.
- Ты совсем не спала, - садится рядом.
- Спала.
- Врешь, - сказал он, и шероховатая подушечка большого пальца коснулась нежной кожи под моими глазами. Испуганно распахиваю веки: я ревностно охраняю свое личностное про-странство и не люблю, когда в него без спроса вторгаются. – Вот эти тени выдают твои бессон-ные ночи.
- Сделай милость, прекрати лезть в мои дела, - отбрасываю его руку.
- Убери свои колючки, ежик. Я тебя не съем, - Лель поудобнее устроился на диване. - То есть ничего из ряда вон выходящего не происходило с тобой? – уточнил он, забросив одну руку за голову и запутав пальцы в волосах. Вокруг глаз его скопились усталые морщинки, но это не портило глянцевой красоты его лица. Да, видно бессонница не только ко мне захаживала в эти дни. Хотя разве боги спят?
- Помимо непорочного зачатия? – язвительно уточняю у него.
- Помимо. – Голубые глаза пристально смотрели на нее. Он вытянул ноги и сцепил за голо-вой обе ладони. Выражение его лица непроницаемостью могло поспорить с ликом каменных идолов.
- Зелёные человечки мне не являлись.
- Я серьёзно!
- Не было у меня твоих родственников, успокойся, - фыркаю. Лель резко подался вперед. – Что?!
- Почему ты заговорила о моих родственниках, если никто не являлся?
- Я под родственниками имела в виду всю магическую братию, а не конкретно твою родню. - Мне стало смешно. – Что, досталось из-за меня от мамочки?
- Ничего не понимая в происходящем, ты играешь серьёзными вещами, - он стал мрачен. – Постарайся повзрослеть. Я физически не могу быть при тебе двадцать четыре часа в сутки.
- Если я стану ещё немного серьёзнее, я сойду с ума. Причём безвозвратно. – К психологу я все же сходила, желая получить медицинское заключение о собственной вменяемости. Получи-ла. Но жить от этого проще не стало.
- Не надо крайностей, - Лель взял мою ногу и стал массировать ступню. Часть моего созна-ния была возмущена его бесцеремонностью, а другая настолько устала, что была рада этому массажу необыкновенно. – Ты живёшь сейчас одна?
- Пропустил строчку в моей биографии? – притворно посочувствовала ему я.
- Когда я лезу в твою память, чтобы узнать необходимое, тебе не нравится, когда не лезу – тебе не нравится и подавно. Не угодишь некоторым.
- Моя сеструха уехала с семьёй в Италию, и я присматриваю за квартирой. Да, после Коли я живу одна. Ещё вопросы?
Массаж был выше всяческих похвал, но действительность нагло мешала наслаждаться ощущениями. Трудно было жить, как ни в чём не бывало, зная, что в животе у тебя растёт ма-ленький…
- Ты по мне скучала? Ну, хоть чуточку? – хитро прищурился, заглядывая в лицо.
- Мне было некогда – я всю свою жизнь ревизии подвергла. Лель, – голос против воли дрог-нул. - Кто у меня родится?
- В смысле мальчик или девочка?
- В смысле человек… неведома зверушка… или бог?
- О-о! Полубог, - Лель коснулся особо чувствительного местечка и по телу пробежались му-рашки. – Получеловек. Внешность точно будет человеческая, - пальцы исчезли, оставив щемя-щее чувство разочарования. - Я хотел бы, чтобы ты поносила во время беременности вот это, - передо мной возникло ожерелье с бусинами, маленькими голубками, рожками и фигурками ло-сей.
- Что это? – беру украшение. Стиль этнический унисекс: подойдёт и мужчине, и женщине.
- Обереги. Их сделала мама, когда я родился.
- Не уверена, что могу принять…
- Одевай и не снимай, - Лель взял ожерелье и застегнул его на моей шее. Оно оказалось тёп-лым и совершенно незаметным по весу. – Лучше всего тебе поменьше выходить из дома, но ведь ты на такое не согласишься? – Массаж переключился на другую ногу.
- Угадал.
- Современные женщины совершенно не заботятся о безопасности.
- Мне что-то может угрожать? – Все эти разговоры разбудили во мне некоторые подозрения.
- Вряд ли. Но не исключено. Ты носишь не просто ребёнка, а ребёнка бога. - Пальцы Леля творили волшебство. – Моего ребёнка, - добавил напряженным голосом. - Уже очень давно не случалось ничего подобного. Кто-то вполне может захотеть причинить вам с малышом вред. Хоть христианство и ограничило степень вмешательства в жизнь людей магических существ.
- Каким же образом ты появляешься здесь? – Снова резкая перемена в его настроении. Ощущаю практически кожей. Оборачиваюсь.
- Любовь-страсть очень хитрая штука, не признающая законов, - говорит он с ленивой чув-ственной усмешкой, которая не вязалась с беспокойным выражением глаз. - Без неё жизнь на земле просто исчезнет. Мне, как её помощнику, в этом случае очень повезло.
- А другие… боги? – отворачиваюсь, не желая видеть больше горечь его глаз.
Примириться с существованием Леля было можно (и вовсе не из-за того, что он привлека-тельный!). Воспринять же, что где-то живут еще другие подобные ему существа, мозг отказы-вался. Из сказок я выросла, а взрослая жизнь играла по другим правилам, одно из которых не-двусмысленно гласило, что магия бывает лишь в кино. Беременность, к сожалению, подтвер-ждала пока обратное.
- Не все смогли вписаться в новый мир, - голос стал почти бесцветным. – Это так важно? – он посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом. Пауза затянулась. - Ты хочешь родить этого ребёнка? – он чуть сильнее сжал стопу, требуя внимания. – Когда ты будешь по утрам вспоми-нать, что понесла от меня, будешь ли ты переворачиваться на другой бок, пытаясь забыть о ре-альности, ударяя кулаком подушку, проклинать все на свете?
- Нет, - отвечаю после некоторого молчания. - К чему злиться на то, что невозможно изме-нить? – И понимаю, что говорю искреннее.
- Тогда просто носи обереги и если что – сразу зови меня! Большего от тебя не требуется. Это сложно запомнить? Тебе записать на видном месте крупными буквами? – насмешливый тон вызвал желание дать ему пинка.
- Я запомню: носить, кричать.
- Ты способная девочка. - Меня поощрительно погладили по голове.
- А как к этому отнеслись… - я показала глазами в потолок, не способная выговорить не-привычное слово. Всё мне казалось если не кощунством, то чем-то близким к нему.
- Боги? – со смешком закончил он фразу. Настроение у него менялось так быстро, что я не всегда успевал подстраиваться.– По-разному. Мы давно уже живём в тени. Люди перестали ве-рить в нас и контакты можно сосчитать на пальцах одной руки. - Моё здоровое неверие в суще-ствование богов, помимо бога христианского, его отчего-то забавляло.
- То есть вы умираете? – Это было очень странно осознавать, почти так же – как произно-сить.
- Всё в природе имеет начало и конец. Мы ещё будем долго «вымирать», не переживай. В этом одно из преимуществ богов: жить и умирать своей смертью очень долго.
- Расскажи мне о себе. Сколько тебе… лет? Веков?
- Не забивай себе голову ерундой.
- Ты что, кокетничаешь? Обычно это женщины скрывают возраст.
- Я последний ребёнок, родившийся среди богов, - буркнул он.
- Был последним, - сказала я, и мы посмотрели на мой живот. Живот смущенно заурчал.
- Этот ребёнок на половину человек, так что не забывай регулярно питаться, - Лель прислу-шался к чему-то. – Нам многое надо обсудить - и не за пару встреч. Кроме того, мне уже десять минут надо быть в другом месте, – договорив это, он исчез, оставив после себя в воздухе всплеск травяных нот и черемухи.
- «Привет, я шоколадка «Nuts». – Привет, я мозг! – Привет, я трава! Я помогаю мозгу разго-варивать с шоколадками», – задумчиво рассказала я сама себе анекдот, после чего отправилась готовить ужин.
Готовить – это громко сказано. Так, разогрела вчерашнюю курицу-гриль в микроволновке, поставила кипятиться чайник. Пока еда доходила до нужной кондиции, я успела в спальне пе-реодеться в домашние синие брючки и мягкую курточку. Тело поверило, наконец, что измы-ваться над ним сегодня больше не будут - и расслабилось. Прислушиваясь к звукам с кухни, оглядела себя в зеркале – очень даже ничего. Боковое зрение уловило какое-то движение спра-ва, я повернулась к открытому окну.
Во дворе рядом с домом росли несколько берез, посаженных еще первыми жильцами при вселении. Высокие, раскидистые, ветвистые. Дворовые мальчишки облюбовали себе эти дере-вья, едва те выросли, после пары детских падений и переломов доступные низкие ветки были обрублены заботливыми отцами. Поэтому сидящая почти на вершине ближайшей берёзы свет-ловолосая девочка-подросток в пестрых юбке с кофтой сразу бросалась в глаза. Моргаю, решив, что это шутит с моим зрением закатное солнце, щедро поливавшее своими яркими цветами ре-альность. Нет. Девица никуда не исчезла. Со скучающим видом человека, присевшего отдох-нуть на скамейке в парке, она небрежно опиралась руками о ветку и болтала ногами на высоте третьего этажа. Представляя, как скоро ветка может обломиться под ее весом, прикидываю, ус-пею ли добежать набрать 01. Девчонка посмотрела прямо на меня, вроде даже улыбнулась, и помахала рукой в большой перчатке, похожей на рыцарскую. Мне захотелось принять успокои-тельное и узнать логичное объяснение происходящему за окном. Не знаю даже, чего больше. На всякий случай машинально проверяю ладонью температуру лба. Прохладный.
«Может, все же сумасшествие? - кольнула мозг вывернувшая из области страхов мысль. – Или?..» Некстати вспомнилась нестандартность первой нашей встречи с Лелем. Неужели на-каркали мы - родственнички его пожаловали с визитами? Глупости все. Просто соседская дев-чонка какая-нибудь залезла на дерево. На вид лет пятнадцать, то есть из возраста обычных ху-лиганов уже должна выйти, с учетом акселерации нынешних детей. Обкурилась? Поспорила с кем-то? В лицо не знаю. Двор у нас тихий – дом старый, живут в основном пенсионеры, моло-дёжь разъехалась по новостройкам, так что лица давно все примелькались.
Девчонка на дереве завертела головой, словно флюгер, резко выставила руку в грубой своей перчатке вверх. На перчатку стремительно сел синевато-серый ястреб. Или какая-то иная лов-чая птица. Ястреб устроился, потоптавшись, распустил крылья, наслаждаясь дуновениями теп-лого ветерка. Голова и кроющие перья крыльев у него тёмные, а нижняя часть светлая с отчёт-ливой серой поперечной рябью. Очень красивое сочетание. Что ж, теперь ясно кто это - город-ская служба по борьбе с воронами-голубями и иными размножившимися небесными жителями в действии. После несчастного случая с раненым мальчиком, отстрел птиц в жилых местах ка-тегорически запрещен, вместо этого в город призваны их естественные враги: пара ловчих птиц. Одно время очень шумно обсуждали это все в прессе и по телевидению. Высовываюсь в окно, чтобы разглядеть получше пару на дереве, невольно залюбовавшись красотой и отточено-стью форм пернатого хищника.
Ястреб сорвался с руки. Атака его была молниеносна, а взлет голубей внизу подобен взры-ву. Основная масса стаи стремительно набирает высоту и почти мгновенно растворяется в воз-духе. Ястреб применил типичную тактику истребительного боя: всполошить стаю внезапным нападением «с ходу», рассеять её и завалить отставшую, плохо сориентировавшуюся жертву в зоне отсечения. Сердце учащенно забилось, и по спине пробежал холодок, невольного соуча-стия охоте. Ястреб отбил от стаи голубя и погнал, делая редкие, но глубокие взмахи крыльями, набирая максимальную скорость. Сделать последний рывок и вцепиться в голубя когтями ему никак не удавалось. Преследуемый голубь начал выделывать такие кренделя, что ястребу с его большим размахом крыльев просто не вписаться в эти «петли» и «бочки». Но тут ошалелый го-лубь заложил пологий вираж влево, по дуге через двор к ближайшему спасительному чердаку, а ястреб, будто просчитав его траекторию, ринулся по прямой – наперерез. С точки зрения защи-ты это было ошибкой: по прямой голубь летает быстрее и может оторваться от преследования на более-менее длинной дистанции; напротив, маневренный полёт у ястреба быстрее и устой-чивее, так что в описываемой ситуации преимущества хищника были очевидны. Обогнув то-поль, хищник настиг свою жертву и камнем упал на голубя сзади, со спины. Обе птицы скры-лись в кустах под деревом. Только пух закружился в воздухе! Где-то вскрикнула женщина. Я вздрогнула, словно это меня закогтил сейчас ястреб, прогоняя наваждение.
Девочка издала тонкий невоспроизводимый свист, снова подняв руку. Птица вернулась не-торопливо, села на перчатку, клекоча и широко разевая клюв. Ястреб был заметно возбужден ловом – перья на затылке были взъерошены, крылья слегка распущены и в постоянном движе-нии.
Звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть: какая-то я дерганная становлюсь последнее время. С неохотой иду, пытаясь представить, кого там нелегкая принесла на ночь глядя.
- Умоляю, - соседка с первого этажа сунула мне в лицо персидского кота Рейгана.
- Добрый вечер, Нина Семёновна, - отстраняюсь от кота. – Что случилось?
- Ложусь в больницу – место освободилось чудом, - женщина демонстрирует мне баул сле-ва. - Позвонил участковый. Если не лягу сейчас, то только через полгода. Томочка в деревне. А бедный Рейган не переносит одиночество.
- Гостиница для кош… - пробую напомнить ей.
- Ты знаешь, какие там цены?! – шокировано вскрикивает она. - Ты же любишь животных? - тут же смягчается. - Юлькин слюнявый у тебя месяц жил, пока они в отпуске были. А я на две недельки всего, - в лице и голосе столько надежды, что становится неловко отказать.
- Я не умею обращаться с котами, - из последних сил пытаюсь отказаться от счастья.
- Ему ничего такого не надо. Я списочек составила вот, - всучила мне сложенный листочек бумаги. – И денег оставлю, корм. Он ведь кастрированный у меня, поест и целыми днями спит в уголочке. Маврушечка, а?
Ласковые производные от моего имени режут мне слух, как человеку с тонким музыкаль-ным слухом - фальшь.
- Не называйте меня так, Нина Семеновна, - скрипнув зубами, прошу её уже в который раз. – Две недели?
- Истинный крест! – она с такой довольной улыбкой вручает мне тяжеленного котяру, что мне становится не по себе – проглядела подвох! – Держи, деточка. Ну, не скучай без меня, Рей-гуша, я скоренько, - и её уже и след прослыл.
Закрываю дверь, занеся в дом сумку с приданым котика, с облегчением сбрасывая на пол Рейгана. Возмущённо тряхнув хвостом в мою сторону, он принюхался и побежал в кухню, от-куда сразу раздался его отчаянный вопль. Бросаюсь на кухню.
Сидевший на спинке стула ястреб, воинственно раскинув крылья, смотрел на превративше-гося в шипящий рыжий шар Рейгана. Кот припал к земле и явно готовился умереть в бою.
- Он же кинется! – ахнула я, подхватывая на руки кошака и загораживая его собой. За что и получила множественные телесно-когтистые повреждения от кошака. – Ссссс! Убери птицу. Кот чужой! – выпаливаю, как будто если бы кот был мой, его можно было бы отдать на растер-зание ловчей птице.
Сидевшая за столом девчонка с дерева перестала с аппетитом уплетать мою курицу-гриль. В глаза первым делом бросились её волосы: кудрявые и пушистые, как одуванчик, перетянутые на лбу атласной красной лентой. Их старательно заплели в косу, но своевольные кудряшки то тут, то там вылезали на свободу.
- Ярику он не нужен, - с трудноопределимым акцентом ответила незваная гостья, вернув-шись к истекающему соком окорочку. Платье ее при ближайшем рассмотрении оказалась сара-фаном, надетым на белую рубаху, с красной вышивкой на горловине, расклешенных рукавах и подоле. А еще на ней были лапти. – К тому же, он только что поел.
- Ты кто? – зло интересуюсь у незваной гостьи, которая никакого отношения к городской службе борьбы с птицами не имела уж точно. – Я с тобой говорю!
- Ты Мавра? – спросила она с надеждой, соизволив обернуться. Её взгляд задержался на мо-ём горле. Вблизи было видно, что она старше, чем казалось – лет девятнадцать примерно.
- Сейчас вопрос не в том, кто я, а в том – кто ты? – грубо напомнила я, машинально касаясь ладонью подарка Леля. Прижатый к груди другой рукой, оглушительно шипит в предынфаркт-ном состоянии Рейган, впервые увидевший пернатого хищника, но четко сознающий насколько тот опасен для жирных кошаков.
- Ясно. – На лице гостьи появилась понимающая ухмылка.
- Что ясно? - чувствую, что начинаю заводиться. Явилась без спроса непойми кто, да еще и ухмыляется.
- Почему Лель говорит только о тебе все это время. – Наивности в глазах чуть больше, чем требуется.
- Обо мне? – растерялась я. Имя Леля было как неожиданный удар в солнечное сплетение. Хватаю ртом воздух, собирая рассыпавшиеся мысли.
- Он говорит о тебе так много, что создается впечатление твоего присутствия на семейных собраниях, - гостья облизнула пальцы, с сожалением покосившись на оставшуюся часть куроч-ки. – Мнения домашних разделились. Одни считают, что ты божедурье, которой повезло. Дру-гие, что ты баба ветрогонка – вздорная особа, замыслившая навариться на подвернувшейся слу-чайности. Так кто же ты?
- Убирайся, - вспыхнула я. – Или…
- Ах, какой взгляд! Ты меня сейчас им просто пришпилила, как к стене, как бабочку, - рас-смеялась девица, поглаживая по спине крылатого разбойника. Белые полосы перьев над красно-коричневыми глазами птицы создают впечатление белых бровей, широких и длинных, почти сходившихся на затылке. – Характер. Лелю никогда не нравились тихони, - она погладила спинку ястребу и светло-серый с темными полосами хвост. Ястреб жмурится, время от време-ни, окидывая горделивым и открытым взглядом обстановку. Будто все вокруг - только его. Кот от таких взоров начинает вжиматься в меня, низко урчать и молотить хвостом. Неожиданное перемещение в нижние уровни пищевой пирамиды ему категорически не нравится.
- Вон из моего дома!
- А не то что? Леля позовешь? – фыркнула она, но наглость свою поприжала. - Говорят, что зовут меня Земляникой, - довольно дружелюбным тоном представилась девица.
Рейгана беспомощно посмотрел на меня снизу вверх, безмолвно прося объяснений происхо-дящему. Действительно, квартира же моя, значит, и отвечать за безобразия в ней тоже мне. Яс-треб презрительно клекотнул, шумно развернув и сложив крылья.
- В ногах правды нет, садись, - сказала Земляника. – Ярик, не цыкай, а то клобук натяну! – велела она ястребу. - Очень вкусно пахло – не смогла удержаться. – Это уже мне и с улыбкой. - Ты отличная хозяйка.
- Это не я готовила, - после небольшой задержки сажусь напротив, продолжая прижимать к себе кота. Или это кот продолжал меня прижимать к себе. – Это покупное. А Лелю ты кто бу-дешь?
- Родня близкая. Или дальняя. Это смотря откуда считать.
- Она – человек, - присвистывая часть звуков, сказал кто-то. Причём «человек» прозвучало как «умственно неполноценный». – Всего лишь. Как я и говорил.
- Это кто сейчас сказал? Он? – указываю на ястреба, потому что кот моей соседки вряд ли умеет разговаривать. К таким потрясениям моё сознание не готово - и вряд ли когда-нибудь бу-дет готово.
- Я, - надменно произнес тот же свистящий голос. Склонив голову набок и вперив в меня красно-коричневый круглый глаз, ястреб имел вид короля, которому любимый спаниель нага-дил в тапку. – И что в этом такого?
- Ничего, - спасовала под его пристальным взглядом слабая я.
- Ярый, помягче, - попросила Земляника насмешливо. – Будущих матерей не стоит запуги-вать – это отразится на качестве потомства. Ты же понимаешь, Ярый из СБ и всё такое… - объ-яснила она мне тоном, каким говорят с деревенской дурочкой.
- Понимаю. Кто ещё хочет сегодня поговорить со мной? Чайник? Стены? Ты, Рейган? – об-ращаюсь к коту. У кота круглые глаза и жалобный вид, будь его воля, он бы влез мне в живот, лишь бы не видеть ястреба. Беднягу начало мелко трясти.
- Ну что ты нервничаешь по пустякам? - спросила девочка с звонким именем Земляника. Девочка, которая гораздо взрослее, чем хочет казаться. Гора-аздо. – Каждый выглядит как уме-ет. И разговаривает.
- Так как ты сюда попала?
- Было незаперто, - пожала плечами гостья.
- Я имею в виду этот мир. Лель сказал, что богам и им подобным сущностям сюда вход за-казан.
Земляника моргнула и неуверенно улыбнулась мне. Ястреб издал пронзительный свист, вздернув голову кверху.
- Куда катится мир? – заворчал мужской голос у меня за спиной. – Еды нормальной полгода в доме не было. Одни, прости, мать-земля, полуфабрикаты. Слово-то и то поганое какое. Гостям незваным подавать и то – стыдоба какая.
Поворачиваюсь медленно. Очень волосатый, ростом с пятилетнего ребенка, бородатый му-жичок с лицом моего зятя, одетый в синюю спецовку.
Дальше был обморок.
- Очнулась, - ворчливо сказали нал ухом. Вздыхаю – ничего не изменилось за время моего отсутствия, а я так надеялась.
- Ишь ты, нервная какая, - с соболезнованием отметила склонившаяся надо мной Земляника. – Лечись, пока не поздно.
- Сама не пойму - с чего бы это мне нервничать было? – задаю риторический вопрос, пере-водя свое тело в вертикальное положение по отношению к полу.
- Порядка в доме нет, вот и творятся всякие непотребства. - Бородатый мужичок выглядел виноватым. Они был похожи с Лео, мужем моёй сестры, как близнецы, если не считать роста.
- Мы с миром, - уточнила Земляника, посмотрев на него. – В гости к родственнице. Ты как? – с тревогой заглянула мне куда-то то ли в душу, то ли в зрачки.
- Дитя неразумное – что с неё спрашивать! Она кого хошь пригласит, - мужичок махнул на меня рукой, заставив Землянику отшатнуться от меня. – Вон, зверя от чужих людей кормит мо-локом, а об своих и не печалится. Ты бегаешь, дом охраняешь, аки цепной пёс, и даже корки чёрствой не дождёшься.
Мне стало неловко, хотя я впервые в жизни видела его. Рейган почему-то сидел на столе и лакал молоко из моей чашки, отчего-то совершенно перестав бояться когтистую птицу. У вос-седавшего на спинке стула Земляники ястреба был брезгливый вид профессора, которого зама-нили на пьянку бомжей.
- Вы кто? – робко спрашиваю отвернувшегося в печали мужичка. Что-то гости ко мне зачас-тили. Не то, чтобы я жалуюсь, но…
- Дед Пяхто без пальто, вот я кто, - буркнул он.
- Домовой он, - объяснила Земляника. Хрумкая вытащенной из пакета сушкой, она сидела за столом и наслаждалась происходящим с подростковой непосредственностью. – Домовые они любят хозяйничать. Ты для него не хозяйка, вот он и серчает, порядки свои устанавливает. Хо-чешь, я его?.. – повела рукой в спину Кузьме, но тот резко обернулся. – Нового домового легко найти. Будет мысли твои ловить, чтобы угодить.
- Чуть что не по тебе, так сразу и угрожать? – исподлобья глянул он на гостью. – У себя до-ма командуй, - фыркнул мужичок, засунув руки в карманы.
- Разберёмся, - жестом отказываюсь от её услуги. Домовой, надо же.
- Кузьма Петрович, что же это ты хозяйку обижаешь, чужих не смущаясь? – полюбопытст-вовала Земляника, забрав кота на колени. Рейган сыто урчал, млея от её пальцев. За время моего обморока кота как подменили, честное слово. Ястреб закрыл глаза, не желая больше лицезреть никого из нас, что совсем не переводило его в ряды безопасных лиц.
- Хозяйка? Она? – домовой фыркнул. – Насмешила старика. Еды-то себе приготовить не может «хозяйка». Нонешняя молодёжь бесу в угоду растёт, вот что я скажу. Были нормальные хозяева и те – укатили, бросили.
- Не уследил, значит, не научил уму-разуму, - подколола Земляника, наливая себе в кружку горячего чая. – С обязанностями не справляешься, значит.
- Тебя спросить забыл, госпожа, видно. – Кузьма Петрович забрался на стул, понюхал чай в заварнике. – Опять гадость фабричную в пакетиках хлещите? – сморщил нос.
- Хватит! – взвыла я, хватаясь за голову. События развивались слишком стремительно.
- Ты чего кричишь? - Земляника с удивлением на меня посмотрела. Ястреб забил крыльями, издав раздраженный клекот.
- А я что? – домовой насупился. – Я же правду.
- Чего вы от меня хотите? – обращаюсь ко всем сразу. Нужна определенность.
- Я вот познакомиться пришла, - Земляника хлопает коровьими ресницами, прижимая к гру-ди балдеющего рыжего кота. – Любопытно стало.
Ярый готов хоть сейчас убраться отсюда, всем видом выражая, что попал сюда не по своей воле.
- Домовой я, - чешет в затылке мужичок. – Кузьма Петрович. Присматриваю вот за домом.
- Сумасшедший дом, - простонала я, пряча лицо в ладони. А ведь беременность только на-чалась.
- Как же это ты сумела Леля охмурить? – Земляника взяла ещё одну сушку. – Поделись сек-ретом.
- Он мне и даром не нужен. Тоже мне - сокровище языкастое.
- У него и невеста уж была матерью сговорена, а тут такое… - многозначительно повела бровью.
- Непутёвая, одно слово, - покачал головой домовой. – Теперь ещё и с дитём мыкаться бу-дет. Охо-хо-шеньки-хохо.
- Хватит, - обрываю причитания, взглянув на часы. – Земляника, ты не обижайся, но мне сейчас нужно работать. Приходи в другой раз, если уж так хочешь.
- Славненько. - Она встаёт, и в следующее мгновение на кухне их с ястребом уже нет. Лишь в нагретом воздухе квартиры остался специфический запах большой птицы.
- И меня прогонишь? – хмуро поинтересовался Кузьма, глянув исподлобья.
- Не настолько я непутёвая, чтобы из дома своё счастье гнать, - хмыкаю над его удивлённым лицом. – Давай с тобой чаёк попьём, отец, и поговорим по душам. Работа – она не волк, в лес не убежит.
- Это можно, - степенно кивает он. – Твоя сестра мне завсегда чего-нибудь оставляла, но за стол не звала, - вздохнул. - Хотя у тебя случай другой.
- Вот и давай разберёмся что почём. - Ставлю чайник по новой. После чего заказываю по те-лефону, из ближайшего кафе, лёгкий ужин с намёком на завтрак.
- Кот в доме – это хорошо. Особливо рыжий. – Домовой забирает разомлевшего Рейгана на колени. – Счастье, богатство принесёт с собой. Только больной он какой-то, - с удивлением за-глядывает ему в умильную морду.
- Кастрированный, - быстро убираю со стола грязную посуду и сервирую заново.
- Ах ты, бедолага, – погладил кота по голове. – Ничего, выходим.
- Не надо с ним ничего делать - предупреждаю сразу. - Кот чужой.
- Да знаю я. А работу ты бы свою бросала, - заявил он мне вдруг. – Бросай-бросай.
- Ты говори да не заговаривайся, Кузьма Петрович, - наливаю кипятка ему в кружку. – Ты что ли, нас с ребёночком кормить будешь?
- Мужа тебе найдём справного, - домовой деловито придвинул к себе заварочный чайник, сахарницу и вазочку с конфетами. – Я наших поспрашаю. Будешь за ним как за каменной сте-ной.
- Это в тюрьме что ли?
- Малахольная, как есть малахольная, - возвел очи долу Кузьма, откусив шоколадную кон-фету.
- А что же ты сам холостой? – выглядываю в окно, услышав шум подъезжающей машины. Так и есть – прибыла еда. – Мои-то вроде семьёй были.
- Да уехала жена моя с ними заграницу, не смогла оставить, - грустно вздохнул он. – Вот и маюсь теперь при тебе бобылём – новую жену привести права не имею, пока хозяйка одна оди-нешенька.
- Погоди, дверь открою!

Сегодня я видел сон: красный круг, а в нем белый квадрат.
Я понял – это знак.

Потом вокруг меня наступило затишье, словно о моем существовании позабыли. Будь это так на самом деле, я бы лишь обрадовалась, но жилка подозрительности во мне утверждала, что это временно. А неопределенность порождала нервозность.
Все еще испытывая сильные сомнения в непорочности зачатии, вспоминаю курс биологии. Все клетки организма размножаются делением, яйцеклетки не исключение, просто гормоны яичников замедляют этот процесс, и яйцеклетка выходит из яичника на стадии растягивания хромосомных нитей, то есть перед самым делением, и встреча со сперматозоидом дает ей двой-ной хромосомный набор, после чего она начинает делится и развиваться. Так? Так. Но есть еще такая загадочная штука – партеногенез, когда сама от себя рожаешь дитя. На манер дождевого червя, который самец-самка в одном лице. В статье Дена Зурина вариантов человеческого пар-теногенеза предлагалось два. Первый - яйцеклетка задерживается в яичнике на какое-то время, что позволяет ей закончить деление. После первичного деления стенки клетки уплотняются и сперматозоид, даже если встречает ее, остается не при делах. Рождается девочка очень похожая на мать по всем доминантным генам. но различия все же будут, это не клон.
Второй вариант - по некоторым причинам из яичников выходят две яйцеклетки одновре-менно, и сливаются друг с другом. В этом случае сперматозоиды тоже нервно курят в коридоре. Если факторы повлиявшие на выход двух яйцеклеток не мутогенны снова родится девочка, но в этом случае она может внешне сильно отличатся от матери, т.к. вступают в игру рецессивные и связные гены, которые могли быть подавлены доминантным геном одного из родителей жен-щины. Вот такие пирожки с котятами.
Теоретически партеногенез достаточно распространенное явление, на практике его очень сложно отследить. Ведь партеногенез может происходить не только у девственниц, но и у жен-щин ведущих активную половую жизнь. Вероятность партеногенеза высока у женщин подвер-женных постоянному стрессу, у женщин, имеющих онкологический риск. При наличии посто-янных сексуальных контактов беременность воспринимается, как их прямой результат не зави-симо от того, использовался ли презерватив. Хотя чисто теоретически можно предположить что многие "отцы" не участвовали в оплодотворении. Так что партеногенез начисто отметается при рождении мальчика. Кстати, ударный уровень тестостерона в организме женщины, опять же теоретически, может послужить катализатором партеногенеза, так как срывает цикл.
Хочется закурить, хотя я вообще-то не курю, чтобы успокоить немного нервы. Говорят, это помогает. Ведь партеногенез может происходить не только у девственниц, но и у женщин ве-дущих активную половую жизнь. Вероятность партеногенеза высока у женщин подверженных постоянному стрессу. Вот так. Не знаю, радоваться мне или посыпать голову пеплом? Стресс был, сексуальных контактов не было. Партеногенез? Непорочное зачатие? Ветром надуло? Ох, мамочки, что же делать?
Нервозность вообще в этот период моей жизни порождало многое, не только эти мысли. Легче было сказать, что ее не порождало. Даже если забыть о причине, породившей во мне жизнь, актуальными оставались вопросы: как жить и действительно ли я готова взять на себя ответственность за чужую жизнь? Ребенок - это всегда перемены. Растерянность и страх как жить дальше вполне естественны и физиологичны. В кабинете гинеколога меня первым же де-лом, после выявления беременности, спросили: «Аборт?» Так равнодушно, даже не поднимая голову от медицинской карты. Словно и не подразумевалось, что ребенка можно оставить. Ме-ня даже в зубном спрашивали, лечить зуб будете или вырывать, а там всего лишь зуб – не жи-вое существо.
В одиннадцатом классе к нам в школу пришёл человек с черным чемоданом. Нас собрали в актовом зале. Мы посмеивались, думая, что это очередная реклама противозачаточных средств. Пожилой мужчина открыл чемодан, достал оттуда пластмассовую фигурку ребенка, железные крючки и другие самые настоящие пыточные приспособления. Всё это положил на стол перед собой, раздал фотографии и рассказал нам про аборты. Когда кто-то спросил, делал ли он ко-гда-нибудь аборты (он был гинекологом), мужчина побледнел, опустил глаза, потом поднял их и сказал: "Делал. Много лет назад и много абортов. Теперь грех свой пытаюсь искупить ". Мне полгода после той лекции снились кошмары.
У каждого своя ситуация, свой выбор, своя карма. Какая карма у меня? Та подленькая трус-ливая часть, которая живет в душе каждого, вопила, что я не справлюсь, ребенка мне еще рано, жизнь только началась, а тут впрягаться на восемнадцать лет в кабалу. Нет человека - нет про-блемы. Вторая половинка уже прикидывала, кто будет – мальчик или девочка (кстати, если все же партеногенез, то будет девочка), и куда ставить кроватку. Если рассуждать как первая поло-винка, то время никогда не подходящее, а если решила - рожай! Трудности, по сути, они вре-менны и преодолимы. «Если бог дает ребенка, то даст и на ребенка» - любимая поговорка сест-рицы моей. Ей виднее, с ее тремя разбойниками и мужем-программистом.
И я решила, что не смогу убить ребенка ради собственного сомнительного счастья. Справ-люсь! Куда денусь? А сомнения долой. Это эмоции и не более того.
… Август размеренно близился к концу. На фоне размытого голубого неба темнели припы-ленные дубы, вязы и каштаны. Казалось, опытный живописец усилил контрасты и сгустил тени деревьев в этой городской акварели. Слепили глаза стекла домов, отражающие медленно катя-щееся к закату солнце. Жара радовала ребятню и мороженщиков, все остальные медленно, но верно, превращались в разморенных на солнце холоднокровных. Народ медленно передвигался, медленно разговаривал, медленно понимал чего от него хотят, подолгу замирал на одном месте, чтобы вспомнить, чем же он только что занимался. Три проливных дождя, выпавшие на об-ласть, с разницей в две недели, чуть не смыли эту самую область с карты страны. Такого лета в наших краях, говорят, не было лет пятьдесят.
Последнее время я полюбила пешие прогулки домой. Выходила за пару-тройку остановок и топала себе вперед, наслаждаясь тенистой аллеей и физической активностью. Это я-то, лентяй-ка и сибаритка, которая лишних сто метров на маршрутке лучше проедет! Беременность заста-вила меня иначе взглянуть на все, что происходило и происходит в моей жизни. Прогулки здо-рово помогали собраться с мыслями. Мыслями, в которых безраздельно царили двое: Лель и загадочный Пузожитель. Пузожитель, внедрившись в меня, предпочел затихариться и не высо-вываться до положенного времени. Лишь утренний токсикоз – точный, как утренний гимн – выдавал его присутствие. Скрюченный червячок перенастраивал мой организм в соответствии со своим вкусами. Хотя желание спать, все больше и дольше, еще можно было объяснить ран-ней реакцией на наступающую осень. А то, что немножко тянет низ живота, было легко списать на какое-нибудь временное недомогание. Но желание уплетать соленый клубничный кисель с редиской уже было сложно объяснить чем-то иным. Хмыкаю, вспомнив выражение лица Леля, увидевшего меня за поеданием этого кушанья. У него самого чуть токсикоз не начался! От раз-мышлений меня оторвало неприятное покалывающее чувство в спине. Иду, дергаю плечами как можно незаметнее, чтобы избавиться от дискомфорта. Колет по-прежнему. На ощупь ни яр-лычков, ни иных посторонних предметов под блузкой не обнаруживается. Иду дальше, ладно, до дома дотерплю.
Меж тем, моему Пузожителю пошла двенадцатая неделя. Первая фото его (её?) – снимок УЗИ, маленькое такое белое пульсирующее пятнышко – лежит в медицинской карте. Но смот-рю на нее отстраненно, не чувствую никакой маломальской привязанности. Я к племяннику своему больше тепла испытываю, чем к этой козявке. Врач говорит, что это все гормоны, что со временем я стану обычной мамашей-клушей, некоторые вон в роддоме лишь, взяв на руки дитя, проникаются любовью. Убеждает, что мамами не рождаются, ими становятся. С опытом это чувство приходит, полностью меняя мировоззрение, ведь огромная разница между женщиной-матерью и женщиной, у которой пока не было детей. Ну-ну.
Мысли возвращаются к Лелю… Лель порой был деликатен, как молоток, а порой был само участие. Неудивительно, что в те немногие часы, что нам случалось провести вместе, меня обу-ревали весьма противоречивые чувства. Но я была рада, что гипотетическим отцом оказался именно он. Почему гипотетическим? Да потому, что мне было куда проще поверить в партено-генез, чем в то, что по-настоящему можно зачать от бога. Кололо под лопаткой все нестерпи-мее. Ну что там может быть?! Останавливаюсь, плюнув на все приличия, завожу руку за спину, пытаясь нащупать раздражитель.
- Что вы знаете о боге?! – От павильона с напитками и сигаретами ко мне подкатилась тетка с кипой брошюрок. Возраст ближе к пенсионному, одежда опрятная, но не новая, ручейки пота, глаза с расширенными зрачками, лицо просто дышит Просветлением. Эти просветители запо-лонили город с самой зимы, практически терроризируя горожан. Хватали за руки, убалтывали до опупения, заманивали всеми способами, убеждая, что их бог самый настоящий и лучший. Народ миролюбиво терпел, потом начал раздражаться, пару раз в транспорте активистов изби-вали, говорят, но те с ангельским терпением продолжали просвещать. Теперь исключительно на улицах. Институты веры в лице церквей, костела и мусульманской общины, а так же городская власть в лице милиции упорно делали вид, что ничего не происходит.
Тут я, наконец, нашла, что мне там мешалось, смотрю - перо небольшое белое, откуда толь-ко взялось? И говорю первое, что пришло на ум, занятый мыслями о Леле. Обрадовалась даже, что кто-то хочет со мной поговорить об этой проблеме. Никаких ведь других богов в моем ок-ружении больше не имелось.
- Что именно вам про него рассказать?..
Передо мной ещё никто не падал на колени до этого момента!
Посмеявшись и еле вырвавшись из рук тетки, пытавшейся целовать края моей юбки, уже в более приподнятом настроении подхожу к дому. Знакомые остроконечные крыши трех кирпич-ных домов, стоящих буквой «тэ», радуют глаз. Огороженный двор полон детьми на игровой площадке, бабушек и бездомных кошек, появившихся к вечерней кормежке, гомона галок, ок-купировавших близлежащие деревья. Важные, как депутаты, голуби разгуливают по асфальто-вым дорожкам, неохотно уступая дорогу людям и машинам, выезжающим с подземной авто-стоянки.
Поднимаюсь по ступенькам в подъезде. Около почтовых ящиков стояла пожилая женщина. Морщинистое лицо и руки, не слишком опрятная одежда, штопаный платок. Острый запах не-мытого тела всколыхнул тошноту. Такие тетки, часто с ребятишками, ходят по квартирам, про-ся подаяния. Что-то в её позе, в том, как она привалилась к подоконнику, меня насторожило.
- Вам плохо? – спрашиваю, касаясь её плеча.
- Сердце. - Её смуглое лицо было покрыто язвочками. Не понимаю, как не отшатнулась. - Таблетки в кармане, не могу… больно, - с мукой выговорила она.
Пузырёк оказался во втором кармане, вместе с мокрым носовым платком, крошками и ко-пейками.
- Сколько? – Крышка открывается легко, износилась от частого пользования.
- Две. - Дыхание больного животного, синие губы и прикрытые по-птичьи глаза. Сил под-нять руку у неё не оказалось и мне пришлось положить таблетки ей на язык. Лекарство подей-ствовало через минуту: бледность пропала, дыхание стало не таким тяжёлым. Но помощи от него было в целом не много.
- Я могу вызвать ваших родных? – Нельзя же её так оставлять.
- Нет, я сейчас пойду… лучше. - Сквозь телесную слабость проступил животный страх. Лю-ди последнее время не слишком добры к тем, кто упал на дно. – Спасибо.
- Я вызову скорую, - говорю ей. – Приступ может повториться. Зайдите ко мне.
- Нет-нет!
- Я не спрашиваю согласия, - беру её под локоть и мы медленно одолеваем лестницу, кото-рая осталась до моей квартиры. Достаю ключи, пытаясь удержать на ногах женщину и не уро-нить пакеты с продуктами. – Сейчас. Потерпите.
- Спасибо, дочка, - прошептала женщина, когда я укладывала её на диван в зале. С меня гра-дом валил пот – последние метры дались мне нелегко. Кот, задрав хвост, с мяуканьем путался под ногами.
- Сейчас вызову неотложку, - отдышавшись, напоминаю ей.
- Не стоит, - она села с подозрительной легкостью. – Они не поймут.
С опозданием вспоминаю, что дома я одна. Во мне волной всколыхнулся страх.
- Ну, здравствуй, что ли, - женщина выпрямилась, молодея на глазах. Округлая фигура ро-жавшей женщины средних лет. Огромные лучистые зелёные глаза (от которых по гладкой ко-же разбегались тонкие морщинки), высокие скулы, маленький правильной формы нос и полные чувственные губы. Ее густые распущенные золотые волосы были украшены речным жемчугом. Старушечий наряд же превратился в длинное русское платье, перехваченное в талии золотым поясом, покрытое драгоценными и сложными орнаментальными вышивками. На груди тяжелые нити бус и оберегов.
- А вы у нас кто? – спрашиваю её с раздражением. Только массовых экскурсий в мою жизнь не хватало для полного счастья. – Дайте угадаю. Баба-Яга? – сержусь, чувствуя, что в доме вдруг запахло как на летнем лугу и будто сразу посветлело.
- Мой сын не солгал, описывая тебя, - сказала она, словно не услышав моей грубости, за-держав взгляд на выпавшем из блузки ожерелье. По привычке прячу обереги назад. Надо спро-сить у Леля, как сделать их покороче, потому что они всё время вылезают.
Сын. Поняяятно. Таких гостей я точно не ожидала.
- Лада? – вопросительно уточняю, разглядывая богиню.
Изначально одна из двух богинь матриархата – Рожаница-Мать, Лосиха, Медведица, Утка, сотворительница мира, смотрительница за порядком. Ее дочь Леля – вторая Рожаница - богиня весенней возрождающейся природы, зачатия, трепетных весенних ростков, проклюнувшихся всходов, первых цветов, юной женственности. Рожаница-Мать, Лета-Лето-Лада, воплощение же летнего плодородия, когда созревает, тяжелеет, наливается урожай, зрелое материнство. Это почтенная хозяйка дома, мать многочисленного семейства. Порядок при этом мыслится в пер-вую очередь семейный: любовь и верность.
Сама поражаюсь тому, как много информации оказывается уложилось в мою голову. После встречи с Лелем мне пришлось срочно погружаться в славянскую мифологию, чтобы разо-браться, кто есть кто из древнерусских богов. Меньше всего хотелось ударить в грязь лицом. Но основная масса текстов содержала столько бреда, получившегося из смеси христианства и язычества, постоянного "дублирования" функций некоторых богов и богинь, что я ещё больше запуталась в потенциальной родне. С греческой или римской мифологией нашу мифологию было не сравнить – это точно. Объяснялось это религиозными войнами и насаждением христи-анства, только легче не становилось. Например, оказалось, что на Руси существовало, как ми-нимум, три пантеона богов! И новые, и старые боги довольно мирно сосуществовали в вере сла-вян. Расхождения в образах святых нисколько не пугали народ, который видел не внешнее про-явление богов, которым молился, а их суть. Усвоила я для себя главное: Лада - мать Леля, ро-дила его сама от себя, в очень древние времена. Кроме него родила Лёлю и двенадцать сыно-вей-месяцев, что связывает ее ещё и со всеобщим космическим законом - судьбой.
- Ты – красивая, - с неясной интонацией сказала Лада, искоса разглядывая мой живот, как мне показалось, с легкой завистью. Я вспомнила, что Лель – последний ребёнок, родившийся среди богов. Родившийся очень давно. И невольно посочувствовала.
- Это плохо? – уточняю у неё.
Мы встретились взглядами. В её глазах было мало от человеческого и много от космической бесконечности. В моих - только огромный вопрос, затеняющий страх. Выдержать взгляд богини дольше пары-тройки секунд оказалось невозможно. Из глубины души почему-то сразу всплыли все неправедные поступки оптом.
- Больше дано – больше спросится, - пожала плечами богиня. – Красота – компенсация за трудности, которые тебе выпадут в жизни. - Она взяла на руки ластящегося Рейгана, улыбну-лась и начала его гладить. Когда не смотришь ей в глаза, то видишь перед собой обычную женщину. Так было гораздо проще ее воспринимать.
- И кто же мне организует эти трудности? – любопытничаю. – Вы?
- Говори мне «ты». На «вы» у нас обращаются только к нечистой силе. Нити судьбы не в моей власти, - Лада покачала головой. – Мир совсем не желает зла тебе, или ещё кому-нибудь. Он меняется, всего лишь отвечая на помыслы и поступки. Бедная зверушка, тише, тише. – Кот урчал от удовольствия, как трансформатор. – Просто, - резко подняла на меня глаза, - будь ос-торожнее. Теперь вас двое.
- Буду, - обещаю ей. Она не угрожала, не запугивала, но от простых слов в ее устах веяло такой мудростью, что я предпочла принять их за истину.
Странный у нас какой-то разговор выходит. Какое-то время мы пристально изучаем друг друга, от черт лица до одежды. Помимо того, что она уважаемая богиня, некоторым образом, она мне так же свекровь. А я ей невестка. Две женщины, чьи параллельные нити судеб пере-секлись из-за третьей. Что будет дальше - узор заиграет новыми красками или запорется работа – думаю, не знала ни одна из нас. Оставалось уповать на первое.
- Зачем косу отстригла? – спросила она резко. - Коса закрывает шею - самое уязвимое место в бою, самое желанное место в любви.
- Прости? – удивилась я этой сердитой реплике.
- Такого оберёга лишила, - с сожалением покачала головой. – Давно обокрала себя? – смот-рит с жалостью, как мать на неразумное дитя. Вспыхиваю.
- Косу я отрезала после школы и это совершенно не связано с…
- Всё со всем связано. А ты действительно хочешь этого ребёнка? – спросила вдруг. Только глазища полыхнули - и мне на миг показалось, что передо мной не женщина стоит – злая лоси-ха фыркает, почуяв во мне угрозу себе и своему потомству.
- Хочу, - говорю, положив руку на живот защитным жестом.
К абортам у нас в семье свое отношение. Бабушка жила в деревне всю жизнь, родила четве-рых и сделала аборт на пятом, посчитав, что не справится. Позже она призналась, что когда ле-жала под наркозом, то видела своего неродившегося сына. Как он был похож на моего отца! Мальчик бежал к ней, держа в руках воздушные шарики, но не добежал...Он растаял в воздухе, растворился. Бабушка все причитала, что вырастила четверых, неужели бы пятого не осилила?
Маме была восемнадцать, когда родилась моя взбалмошная сестрица. Не думаю, что бере-менность была планированная, так как замужество последовало незамедлительно, после того как все дело "всплыло". Знаю, что говорили ей, что ребенок умрет, что больной будет, что у плода две головы… Рассказывала тетя по отцу потом, что маму трясло от страха. Она всю бе-ременность прожила в больницах, раскатывая с папой по гарнизонам. Но она родила вопреки всем и вся здоровую девку, с аппетитом едва не сожравшую весь их материальный доход. По-сле родов долгое время они мотались по общагам, по съемным комнатам. И нажили незаметно все, что имеют сейчас, выучили нас с сестрицей.
Когда свекровь сестрицы Полинки узнала о ее беременности третьим, а шел четвертый ме-сяц, она стала настаивать на аборте (тебе на этих-то времени не хватает, надо этих получше кормить, ваша "двушка" всех не уместит), навыдумывала, в общем, чего и не было. Полинка тогда сказала ей: "Давайте подождем; пока он во мне, он кушать не просит, места не занимает. Если будет мешать, когда родится, тогда и зарежем!" Свекровь итальянская слегла с давлением, шокированная зверством русской невестки. Теперь не налюбуется внучкой, похожей на нее.
Но дело было даже не в этом. Я действительно хотела родить этого ребенка. Ребенка Леля, чтобы это не значило. Лада, будто (а почему будто?) прочитав мои мысли, кивает. И как-то мягчеет лицом.
- Ну и славно, - проговорила она. Оглядела комнату. - Твой дом незащищён, - заявила расте-рянно, как будто я жила в бандитском районе с распахнутыми дверями и окнами.
Криминала у нас в районе не больше, чем в других частях города. Дверь здесь железная, замки с тремя степенями защиты. Была ещё сигнализация, но я вечно забывала позвонить на пульт и снять квартиру с охраны. Заплатив семь раз подряд штрафы разозлённым милиционе-рам, приняла мудрое решение отказаться от их услуг. Видимо, это всё отразилось на моём лице, потому что Лада посмотрела на меня с жалостью и сказала:
- Дом открыт для добрых сил, но и для злых тоже, - не переставая нежить прибалдевшего кота. Магические существа ему нравились необыкновенно, индикатор для выявления врагов был из него никудышный. – Будущей матери, одной к тому же, жить в таком месте опасно.
- Выбора все равно нет, - пожимаю плечами. – С чего бы кому-то мне вредить? Тебе что-то известно?
- Прямо тебе никто и ничто не угрожает, - на последнем слове её голос едва заметно дрог-нул. – Раньше был Закон, Правь, по которому жили и мы, и люди. Потом наши пути разошлись. - В её глазах мелькнула хрустальная тоска. - На нынешних людей он почти не действует, но ты носишь особенное дитя и невольно попадаешь под его действие. Присядь, - попросила, указы-вая на диван.
Сажусь, чтобы не стала заметна дрожь в коленках. Я чувствовала себя как космонавт, встре-тивший на Луне местного жителя, и узнавший, что там давно существует цивилизация. Со своими законами, обычаями, которые теперь действуют и на него, то есть на меня.
- Любая беременная живёт девять месяцев на грани двух миров: мира живых и ещё не ро-дившихся душ. Это серьёзная угроза для её жизни. Ей нужна защита, которую дают семья, род-ственники. Ты вот живёшь отдельно от семьи, рядом с тобой нет мужа-заступника. Лель не в счёт. Ведь нет? – получив от меня кивок, продолжила: – Одними оберегами, пусть и сплетен-ными мною, тут не обойтись.
- Миллионы беременных женщин в нашей стране… - заикаюсь, выбираясь из-под лавины свалившейся на меня информации.
- А сколько из этих миллионов родит здорового ребёнка? Сколько из них носят ребенка от бога? – спросила Лада. – Если тебе не нужна помощь, я уйду.
- Нет! – испугалась я, хватая ее за руку, чтобы не сбежала. Не знаю, как другим рожавшим от богов, но мне без помощи не обойтись.
- Твоя шальная выходка всколыхнула самые разные слои мироздания, - пустилась в долго-жданные объяснения богиня. Лель предпочитал отделываться туманными замечаниями и сразу менял тему. – Давно устоявшиеся и поделенные на сферы влияния. Официально, наш народ считается изгнанным, а здешняя территория принадлежит христианским святым. Если ты до сих пор не растрезвонила всему миру о непорочном зачатии, надо полагать, и в дальнейшем бу-дешь молчать? – Её зеленые глаза напоминали холодные и острые изумруды.
- Буду, - поспешно выпалила я. Прятаться от ополчения христианских святых и журнали-стов, не говоря уж об учёных, которые просто с ума сойдут от счастья, узнав про нас с малы-шом, мне не хотелось.
- В таком случае можно будет утрясти это дело с их правозащитниками. Ты же не собира-ешься претендовать на престол или создавать собственную религию? – деловито интересуется она, в который уже раз поразив меня.
- Боже упаси! – забираю у неё с колен урчащего кота, чтобы чем-то занять дрожащие руки. Всю свою сознательную жизнь считать Бога чем-то бесплотным и отстраненным от земных дел, чтобы потом столкнуться с толпой самых разных богов.
- Для начала: постарайся лишний раз не говорить о том, что носишь во чреве (родителям от-кройся – их любовь святая), попроси у Леля рубаху, чтобы спать в ней – это хорошая защита. А я покажу, как сделать жилище твоим защитником, - Лада улыбается своим мыслям и очень на-поминает мне ликом Божью Матерь. Только не ту, иконную, измученную страданиями мать - огромные темные глаза без белков, иссушенные черты лица, высокая скорбь, - а Мадонн, во-площение жизни, таинственно улыбающихся с итальянских полотен эпохи Возрождения. – Ты умная девочка, значит, справишься, - богиня похлопала меня по руке совершенно по-человечески, вызвав ассоциацию с бабушкой. Бабушку саму я помню плохо, но навсегда в па-мяти остались ее прикосновения, родной запах. - Мир надо менять не сверху, а снизу. Я слиш-ком поздно это поняла, а у тебя еще все впереди. Пожалуй, для первого раза тебе достаточно, - другим, собранным тоном говорит она, передо мной снова Богиня. - Об остальном Лель тебе расскажет сам.
- Да, от него дождешься, как же, - не скрываю скептицизма.
- Он расскажет. – И ей хочется верить.
- Хочешь чаю, перекусить чего-нибудь? – Не хочется отпускать богиню так быстро, после всех ее ценных высказываний, поэтому пытаюсь тянуть время. - Лель предпочитает еду нюхать, а вот Земляника всегда готова пожевать. У меня всегда пузик небольшой присутствовал, пло-ской никогда не была, а сейчас все время хочется есть, - глажу ладошкой живот. Обрадовав-шись неожиданной ласке, живот урчит, подтверждая, что пуст. - Составь компанию?
- Земляника?– прищурилась Лада. – Как это?
- Это я бы у вас хотела спросить. Лель пропал, иначе я бы его попытала, - многозначительно сжимаю кулак, представляя в нем шею беспутного божества. - Она представилась родней Лелю. Была недели две назад с неожиданным визитом. Говорит, познакомиться захотела со мной. С ней еще ястреб был, Ярик. А что?
- Быстра, - со смешанным чувством восхищения и раздражения проговорила Лада. – Ста-рею, видно, не почуяла.
- Кто это был? – машинально скрещиваю руки на животе – последнее время я то и дело тро-гаю живот, словно живое существо. Он маленький еще и выглядит так, будто я просто переела, вот живот немного и вздулся, так что внимания посторонних почти не привлекает.
- Я разделю с тобой трапезу, - величаво ответила Лада и направилась на кухню. Мне не ос-тавалось ничего иного, кроме как последовать за ней, опустив на пол кота. Рейган, дернув хво-стом, поспешил на кухню своим ходом.
Если чай с оладьями с медом и творог в качестве ужина удивили богиню, она никак это не показала. Лишь попросила позволения добавить от себя к столу кувшин козьего молока (всю жизнь пью только магазинное и не жалею, так что от одного только запаха ее молока я умча-лась в туалет, прижав ко рту ладошку) и яблочную кулебяку. Кулебяка оказалась вкусной – съела ее целых два куска. Пока Лада рассказывала о том, что мне, как будущей мамаше, следует знать. На мой настойчивый вопрос о личности Перунике ответила не сразу и скупо:
- Она – заложная.
- Заложная? – первый раз слышу такое определение. И ассоциации вызывает нерадостные. – Заложница в смысле? – В голове всплывает что-то смутное из скандинавской мифологии, где проигравшие битву боги отдавали победителю, как залог мира, часть своего клана.
- В каком-то смысле. – Лада явно не хотела рассказывать мне эту историю. – Ты потом уз-наешь, что она такое. Сейчас давай поговорим о том, что действительно имеет значение.
- То есть она не богиня?
- А что есть богиня в твоем понимании? – тоном усталой матери пришедшей с работы спро-сила она.
- Ну… Ты, - не найдя слов, указываю на Ладу. – Сила, власть, бессмертие, чудесное проис-хождение.
- Всем этим отчасти наделено каждое существо во вселенной. Дело лишь в том, какой ярлык ты повесишь, и во что будешь верить. Для бабочки-однодневки – ты всемогущая богиня и поч-ти бессмертное существо.
- Но и не человек?
- Мавра, думаешь, если ты дашь определение всем вещам на свете, жить станет проще? Дое-дай, и приступим к возведению защиты этого дома.
- Сейчас? – удивляюсь. – А я думала, что ритуалы проводят на рассвете там, в специальное время, постятся, готовятся…
- Если ты слаб духом, сила твоя как ручей утекает куда-то постоянно, то тебе нужно копить ее. Учитывать тонкости, рассчитывать противодействия, - ответила она. – Если сила твоя как море, то ограничивают ее лишь берега и собственная воля. Море остается морем независимо ни от чего. Сила женщины как море.
- И в чем эта сила женщины заключена? – спрашиваю, потянувшись за еще одним куском кулебяки. Жор напал опять. Замечаю за собой, что стала в последнее время кушать за троих, но не поправляюсь ни на грамм. Не была бы беременна - уже ни в одни двери бы не вошла, скорее всего.
- В космах, - говорит она тихо. – «Берегите, дщери Божии, сызмальства власы русые - честь Родов своих, заплетайте своя власы русые в косы дивные, покрывайте их берегинями», - доба-вила нараспев.
И поведала мне о способности женщин управляться с «дикой», первозданной энергией кос-моса, привлеченной тысячами антенн-волосков, направляя ее в полезное семье русло. Женщи-ны ещё долго не принимали христианских правил покрытия головы, не желая экранировать се-бя от благодарующего Солнца-Ярилы. На людях, на выход замужние женщины стали убирать волосы на повойник, кичку, шамшуру, платок, чтобы уберечь свою энергетику и волосы от от-рицательного воздействия извне. Но дома все женщины предпочитали ходить простоволосыми, т.к. среди своих друзей и родичей им нет надобности от кого-то защищаться.
Лада посоветовала мне, возвращаясь с работы, расчесать волосы хотя бы несколько раз. Обещая заметное облегчение и снятие усталости, ведь состояние человека напрямую связано с упорядоченностью его причёски. Длинные волосы защищают свою хозяйку от неблагоприятной экологической обстановки, короткие же топорщатся - и грязь остаётся на коже головы, прони-кает внутрь. Не зря они быстрее становятся сальными, нуждаясь в частом мытье. Коса - символ родовой памяти. Длинная, сплетённая из трёх прядей, опущенная вдоль позвоночника, где рас-положено множество энергетических каналов, она служит таким же оберегом и олицетворяет единение трёх миров: Навь, Явь, и Правь. Символизирует так же мать, отца и ребёнка, соеди-нённых в единое целое, Род. Для усиления защитного действия косы, в неё вплетали цветные ленты или узорную тесьму, часто украшали накосниками. С гладкой шелковистой косы все не-видимые напасти – от частиц пыли и смога до кислотных дождей – скатятся, не причинив вре-да. Чем длиннее коса, тем вероятнее, что неприятности, недобрые взгляды, наваждения ударят-ся о землю и исчезнут. Переполохи, носящиеся по свету, не спутают туго переплетённых пря-дей, не внесут смятение в душу.
Невольно касаюсь своих волос. Косой полноценной они никогда не были: так, три волосён-ки, заплетаемые с детства мамой и время от времени подрезаемые «для густоты». Прямой про-бор за эти годы уже стал вызывать раздражение. Едва окончив школу и хлебнув вольного сту-денческого воздуха, я отправилась в парикмахерскую и благополучно избавилась от «косы». В мечтах мои причёски теперь должны были менять раз в месяц, поражая окружающих стилем и красотой. Молодая парикмахерша превратила меня в мальчика с большими испуганными гла-зами. Лишь спустя два года удалось найти нормального мастера, который сделал так, что про-хожие теперь если и оборачивались мне вслед, то лишь для того, чтобы полюбоваться. И под-слеповатые бабули не спрашивали больше у меня: «Мальчик, который час?» так что о своей потерянной косе я нисколько не жалела до сих пор, регулярно посещая салон красоты.
Прикосновение мужчины к волосам своей супруги было знаком обоюдного доверия, лаской и обменом энергиями. У супружеской же постели волосы распускали, чтобы муж мог сполна насладиться силой, жаром, дурманящим запахом, исходившим от любимой. Это был миг таин-ства, а не примелькавшаяся за день картинка. Я отчётливо представила себе полумрак, дрожа-щий огонёк лучины и женщина, неторопливо расчесывавшая косу яблоневым гребешком на глазах очарованного мужа… Лада говорила, что не было сильнейшего оскорбления, чем ли-шить женщину ее кос. После такого позора, которому уступало даже изнасилование, нередко кончали жизнь самоубийством. А мне вспомнился блестящий пол парикмахерской, на который упала моя косичка, и продолжали падать остригаемые волосы, подошедшую парикмахершу, с блеском в глазах спрашивающую не хочу я продать косу. Кажется, предложили три с полови-ной тысячи за килограмм и редкий русый цвет. Сегодня ценность косы измеряется в деньгах. За мёртвую, отрезанную косу платят дорого. Нелепо чувствовать это, но чувствую себя обокра-денной, проводя рукой по своим волосам. Хотя сама ведь пришла в парикмахерскую, никто под дулом пистолета не гнал.
Мужчинам отводилась заботливая роль ухода за женской причёской. Их руками вытачива-лись обережные гребешки: банные, будние, праздничные, редкие, частые, тупейные, косые, да-же специальные гребёночки для висков. Число зубьев в них всегда оставалось магическим: де-вятнадцать или сорок. На расчёски, как и на любые предметы, наносились обережные знаки: волнистые линии (символизировали мягкие целительные дожди, дающие покой душе), кресты (солнце самоцветное, наделяющее силой и блеском). Мне с тоской вспомнились две моих рас-чёски: одна дома, другая в сумочке, обе пластмассовые. Почему об этом никто не говорит: ни в школах, ни из телевизора? Почему надо снова наступать на грабли, когда наши предки давно придумали и предугадали большинство проблем? Глупо видеть в этом доказательство заговора против славянских народов. Откуда-то рождается страх. Если задуматься, то у нас мало что ос-талось от прежних истин, сущие крупицы. Неосознанно, мы это чувствуем, а как исправить - не знаем, и глушим тоску спиртным, пытаемся перенять чужой образ жизни, ищем то, сами не зна-ем что.
Я торопливо дожевывала кулебяку, когда пронзительное пиканье ворвалось в уши. Рывком сажусь в постели, не понимая, на каком я свете. За окном серое августовское утро опять обеща-ет дождь. Электронные часы равнодушно показывают половину седьмого, напоминая, что ещё немного и начну опаздывать на работу. Расположившийся на подушке кот, прищурив янтарные глаза, наблюдает за моим вытянувшимся лицом.
- И тебе доброе утро, - хрипло говорю ему. Странно, но тошноты нет – во рту только слад-кий вкус яблок. Потянувшись, спускаю ноги на пол и тупо разглядываю белую широкую косо-воротку, украшенную вышивкой, в которую превратилась моя шёлковая ночнушка. Размерчик не мой, к тому же рубашка явно ношенная. Что за?..
- Доброе утро, - в комнату заглядывает Лель, похожий на заграничную рок-звезду. На нём белая майка с трёхголовым Змеем Горынычем, играющим в карты под дубом с богатырём. Судя по горе обмундирования и коню – выигрывал Горыныч. А ещё у босоногого бога рваные голу-бые джинсы и маленькая серьга в ухе. – Чайник вскипел.

Добавлено (11.12.2009, 15:19)
---------------------------------------------
Остальное уже в воскресенье

5

80% проблем решаются сами по себе.
20% не решаются совсем. Так что не суетитесь…

На работу я не опоздала, как ни странно. Вошла вместе с Галиной Ильиничной и Светланой Петровной, чем заслужила их удивлённые взгляды. В обычном случае моё опоздание было ми-нимум двадцать минут. Что поделаешь, пунктуальность – не мой конёк.
- Доброе утро, - раскланиваюсь с ними. Наша начальница Антонина уже на месте, так как живёт через дом. Часы в фойе показывают без пяти девять. Никогда ещё не приходила так рано!
- И тебе, Мавра, - отвечает Светлана Петровна. До моего прихода она была здесь самой мо-лодой служащей – до пенсии ей оставался год. Свой «молодой» облик она старательно поддер-живала: каждый вечер бегала трусцой, раз в два месяца подкрашивала седину чернилами, поку-пала губнушки фирмы «Ревлон» и просила звать её «Светой». Дети разъехались, муж умер, ра-бота была для неё смыслом жизни, при этом она оставалась вполне нормальным человеком. – Что-то ты поправилась, вроде, я посмотрю.
- Это всё белый. Белый – всегда полнит, - пояснила Галина Ильинична. Проработав в биб-лиотеке всю свою сознательную жизнь, она твёрдо уверилась, что знает ответы на все вопросы, вплоть до того, в чём смыл жизни.
- А мне нравится, - сказала я, оглядев еще раз свою новую блузку из марлевки, имеющую длинные разлетающиеся на ветру рукава. В жару само то, особенно с модными капри на под-тяжках и изящными сандалиями без каблука. Смотрелось очень стильно.
- Конечно, тебе идёт, - поспешила уточнить Светлана Петровна, на рабочем месте носившая по учительской привычке блузки и юбки «чёрный низ, светлый верх».
Теперь можно было целый час бездельничать, так как отрывалась библиотека в десять. Я перелистала купленную по пути «Энциклопедию славянских богов». Интерес к дохристианско-му прошлому был не только у меня, поэтому прилавки книжных лотков и магазинов были зава-лены сейчас самой разнообразной литературой на эту тему. Притом, что достоверные источни-ки можно было пересчитать по пальцам, и все они в основном принадлежали к церковным ле-тописям, любой желающий мог узнать быт, обряды, песни и заговоры, сексуальную жизнь древних славян. Не говоря уж о единственно верном ходе тех или иных исторических событий. Но, читая в справочниках по славянской мифологии «Один – русский демон, второе имя Вода-на», «Натигай - неизвестное божество», «певалицы - славянские музы, учившие молодёжь, ве-сёлую и счастливую, петь»! неспециалисту надо было вот из такого бреда попытаться выделить крупицы истины.
Крайности, в которые бросает историков из-за политики, чрезвычайно раздражают. Сначала (а в школах и до сих пор!) нам говорят, что дикие русские сами не смогли управлять государст-вом (которое у них откуда-то всё-таки взялось) и призвали на помощь варягов. Кирилл и Мефо-дий дают им письменность. Мудрый Владимир отвращает от язычества. А потом выясняется, что славяне и без всего этого прекрасно существовали уже не одно тысячелетие. В Сибири на-ходят славянские города, которым по четыре-пять тысяч лет. И письменность у них была. Взять того же святого Стефана Пермьского, получившего канонизацию после того как сжёг книги за-конов пермяков и принёс им свою азбуку. Бумага всё стерпит, но когда меня пытаются убедить в том, что вся Россия с радостью крестилась по воле Владимира, а те же самые летописи скупо фиксируют восстания против христианской веры в пятнадцатом веке, в начале семнадцатого, то возникает здоровое недоверие. Кому верить тогда?
Набрав заказанных вчера в хранилище книги журналов, ознакомительно перелистываю пыльные страницы. В первом же журнале натыкаюсь на тему про косу и может ли она считать-ся оберегом. Коса нужна была для психологического комфорта и здоровья женщины, помимо чисто практических целей - не заплетённые волосы мешают работать в поле и по дому. В наро-де считалось, что выпадающие где попало волосы растрачивают силу человека, делают его уяз-вимым для колдовства. Через косу беременная мать передаёт самые здоровые силы пращуров. Материнские волосы, как некие важные коммуникации, подводят к малышу не тронутую бо-лезнью энергетику прародителей. По поверьям, и рожает женщина с заплетенной косой легче. У невзлохмаченной роженицы младенец никогда не обовьётся вокруг пуповины, не будет взбалмошно крутиться, ища преждевременно выхода на белый свет. Прямой пробор позволял космической энергии равномерно распределяться, косой пробор считался вредным для здоро-вья. Я невольно вынула зеркальце и посмотрела на свою прическу, увидев её как будто заново. Открытая шея, косой пробор рвано перетекает в косую же темно-русую чёлку. Мелированные прядки пушатся – мою голову раз в два дня, иначе волосы выглядят, словно их корова языком облизала. Расчесала и побежала. Внимательные серые глаза глядят на меня из зеркала, словно спрашивая ответа, которого у меня нет.
Галина Ильинична и Света тоже разобрались со своими делами. Теперь Света листает куп-ленный молодёжный журнал, чтобы всегда быть в курсе веяний моды. Галина Ильинична вя-жет свитер, поглядывая на часы – скоро откроемся. У нее трое детей и семеро внуков, которым нужно помогать. Вот она и обшивает соседей, вяжет на продажу, наскребая копеечки.
В комнату для персонала заглядывает Антонина – наша главная. Вскидывает брови, отмечая моё раннее появление на рабочем месте. Я ей улыбаюсь и впервые замечаю, что у неё длинные волосы. Коса цвета перец с солью змеёй обвивает ей голову, поблескивая камешками приколок, придавая облику Антонины степенность и благородство. Как начальница, она держится в сто-роне от коллектива, не делясь с нами секретами личной жизни. Помнится, кто-то говорил, что у неё сын наркоман. Кивнув на часы, Антонина исчезает в своём кабинете. Это можно считать третьим звонком в театре. Рабочий день начинается.
Сегодня посетителей оказалось мало, поэтому я читала практически весь день, заново от-крывая для себя историю и культуру моего народа. Привыкшие видеть у меня в руках, в луч-шем случае, любовный роман или сотовый телефон женщины недоумённо переглядывались. Сейчас меня очень интересовало, что же значит «залежная» или «заложная», как там ее назвала Лада. Объяснение меня не обрадовало, мягко говоря. От него бросило в дрожь. Захлопываю книгу, сосредотачиваясь на учащенном стуке сердца. Теперь мне понятны слова Лады о том, что в незащищенный дом может войти кто угодно.
Заложными назывались умершие насильственной и преждевременной смертью (сюда не от-носились погибшие на войне), убитые, погибшие в результате несчастного случая; самоубийцы; умершие в молодом возрасте, т.е. “не дожившие своего века”. Считалось, что они не исчерпали свою жизненную силу и вынуждены доживать положенный век на земле. Слов «заложный» от-ражало способ их погребения: их не закапывали в землю, а “закладывали”.
Жертвоприношение при закладке и строительстве новой постройки – это магическое дейст-вие, призванное обеспечить зданию прочность и долговечность, а так же благополучие хозяев. Строительство воспринималось как сотворение чего-то нового. Поскольку люди не боги и не умеют вкладывать энергию в сотворение, им приходилось создавать из уже созданного. «Закла-дывание дома на чью-либо голову» - случайного прохожего, или человека, чей голос услышат при закладывании первого камня, голову хозяина, старшего члена семьи, любого животного – зависело от выбора мастера, руководящего строительством. «Жилищный ритуал» соблюдался практически везде, иногда в более мягких формах, иногда нет.
Читаю примеры и хочется кричать, зажмуриться, не воспринимать, не верить, что ЭТО бы-ло. Чтобы сделать стены замка Либэнштейна вечными и непокорными никакому врагу, за большие деньги купили ребенка и замуровали его в стену. Предание гласит, что из стены долго раздавалось «Мама, мне тебя не видно!» Стены Копенгагена обрушивались бесчисленное коли-чество раз. Измученные строители нашли голодную девочку, посадили за стол с едой и игруш-ками, пока та ела – замуровали ее. Говорят, что потом около недели там стояли музыканты и круглые сутки играли громкую музыку, чтобы заглушить крики и плач жертвы. Город жив до сих пор. В Италии в трижды разрушавшийся мост замуровали жену архитектора. Мост стоит уже три столетия, но прогулка ночью по нему может стоить рассудка. В Сербии три брата строили крепость Скадэру, но раз за разом, год за годом вода разрушала то, что строили братья. Они договорились, чья жена первая принесет еду на строительство – будет принесена в жертву. Двое старших предупредили своих жен. Жена младшего заняла отведенное ей место, но угово-рила оставить в стене щелку, чтобы иметь возможность выкормить своего только что родивше-гося ребенка. И по сей день по стенам крепости течет ручеек воды белого цвет. Говорят, что из-за примеси извести. Предпочтение в Европе среди жертв отдавалось детям и подросткам – у них много энергии, она долго будет хранить стены, в которые запечатана. Реже замуровывали взрослых. Большинство замков старой Чехии имеет в стенах или в основании фундамента заму-рованных живыми воинов, чтобы, как говорится в старых хрониках, "они при осаде помогали сражаться своим собратьям, вселяя ужас и немощь во врага". У славян отдавали предпочтение молодым девушкам и матерям. Ладно, это все еще можно было объяснить практической необ-ходимостью, но когда варили в бронзе для колоколов девственницу, чтобы получить колокол с особенно крепкими и с удивительно нежным звоном - как будто плач молодой девушки... Я по-чувствовала, что меня тошнит.
Заложные человеческие души со временем в народных поверьях превратились в злых духов, упырей, привидения, стремящихся причинить вред. Без вины виноватые, надо ли удивляться, что души злобились на живых. Но сам обычай дошел до сегодняшних дней, хоть в более гу-манных формах. В качестве строительной жертвы все чаще приносили животных, затем еду и предметы, символизирующие у данного народа богатство. Что же сделали с Земляникой, раз она стала той, кто есть? Увы, ответа не было, тут требовался живой носитель информации. Но меня не слишком интересовали другие боги,
Изрядно напуганная, осторожно перехожу к изучению того, что за птица исторически Лель. Характер божества и личные особенности я на себе испытываю регулярно, сама могу парочку томов написать об этом.
Первое же академическое издание авторитетно сказало мне «Лель, Лелья, Лельо, Любич - имя сочиненного польскими мифологами славянского языческого бога, будто бы поминаемого в свадебных припевах. Сын богини любви Лады, один из двух близнецов. Красота рождает страсть, так что он бог страстной любви. Изображался он в виде златовласого, как и мать, кры-латого младенца: ведь любовь свободна и неуловима. Лель метал из рук искры, воспламеняя сердца людские. Священной птицей его считался аист. Другое название этой птицы в некото-рых славянских языках - лелека. В связи с Лелем почитались и журавли, и жаворонки - символы весны».
Я закрыла книгу и поняла, что ничего не поняла. Уж на кого-кого, а на младенца Лель точно никак не походил. На золотоволосого еще тянул, а вот на младенца – никак. Искры если и ме-тал, то глазами, когда слышал от меня какую-то раздражающую глупость. Намешали уж слиш-ком много всего в одну кучу эти академики. Открываю следующее издание, еще одно – слово в слов абзацы про Леля переходят из одного текста в другой. Плюнув на эту пыльную древность, не редактировавшуюся, чувствую еще со времен князя Владимира, лезу в Интернет через кар-манный комп.
Эн-Лиль - Владыка Лиль, называет его Сеть, выводя его происхождение из шумерских бо-гов. Образ имел параллели у индоевропейских народов: достаточно полные соответствия в гре-ческой и славянской мифологии, частичные параллели в кельтской, римской, балтской и хетт-ской. Бог Лель-Полель — самый древний из славянских богов. У него, как любого уважающего себя божества, несколько ипостасей. Одна из них - бог солнечного света, тепла, телесного нервного жара, бог наступления весны не календарной, а видимой, хотя и не бог солнца. Другая - покровитель молодежной организации при племени и скотоводства; Волчий Пастух, вовкулак (оборотень-волк). Третья - младенец на руках Лады, символизирующих вместе плодородие и жизненное изобилие. Покровительствует змеям (хорошо это или плохо я не поняла). На Руси известен так же под именем Святого Георгия (Юрий Змееборец). Ах да, у него есть одноимен-ная женская параллель (сестра-близнец?) Леля. Еще приводилась гипотеза о первоначальной связи юных богов «близнецов Лиль» с имевшим универсальное распространение обрядом ини-циации, приема во взрослые. Как и все языческие боги, близнецы Лель не пережили в сознании славян тысячелетнего господства христианства, отблеск его сохранился только в лексике. Это если кратко и по существу. Вот тебе и несуществующий божок-пастушок, дитя весны.
Боясь что-то забыть, я притянула к себе бумагу с ручкой и, как в студенчестве, принялась строчить конспект. Чтобы собрать характеристику Леля пришлось перелопатить такое количе-ство информации, что страшно вспомнить. Переварить сразу полученную столь объёмную ин-формацию моему сознанию было сложновато, поэтому откладываю в сторону записи и иду пить чай. Часы показывают, что до конца рабочего дня остается полтора часа. Есть время поду-мать.
Думаю на работе. Думаю по дороге домой. На автопилоте захожу в маршрутку, беру билет. Оглядываюсь, убирая кошелек. Напротив меня на первом сидении в салоне - старичок лет восьмидесяти и такая же примерно бабушка. На бабушке весьма кокетливый ажурно-вязаный берет и нарядное платье, она дремлет, убаюканная плавным ходом машины, положив голову на плечо высокого худощавого, но импозантного дедушки. Старик белый как лунь, одет в явно выходной костюм, почти не шевелится, оберегая ее сон. Невольно любуюсь этой трогательной парой, гадая, откуда они едут. Дома, машины, люди проносятся за стеклом, гипнотизируя и по-гружая в сон. Борюсь со сном то пощипывая себя, то растирая лицо ладонями, не хватало еще уснуть в маршрутке. У меня рядом такого заботливого дедушки нет пока.
На Владимирской горке входит старушка с авоськой в руках. Усталый вид, чуть сбившийся набок цветастый платок, казалось, вытянувшиеся до земли от перетаскивания тяжестей руки. Старушка слеповато щурится, выискивая, куда бы сесть. Внезапно дедушка хватает ее и сажает к себе на колени. Сидящая рядом бабушка просыпается от этого резкого движения мгновенно, начинает бить спутника ридикюлем и кричать:
- Бесстыдник, пусти ее немедленно! Кому сказала!!?
Вся маршрутка увлеченно наблюдает эту сцену. Водитель, получив по касательной удар по голове сумочкой, обернулся с открытым ртом и застыл, лишившись дара речи. Схваченная ба-бушка оборачивается, глядит на старичка и вдруг громко и радостно восклицает:
- Гриша! А я думала, ты давно помер!
- Сейчас он у меня точно помрет, ирод! Греховодник, ну-ка отпусти ее!
- Маша, - импозантный Гриша с укором оборачивается к своей бабушке, одной рукой отби-ваясь от града беспорядочных ударов. – Это же Катя!
- Какая еще такая Катя?! – умаявшаяся махать ридикюлем бабуля переводит дух, поправляя съехавший на один глаз берет.
- Да радистка наша! – дед закрывает дверь маршрутки. - Мы ее с Витебска не видели самого. Жив курилка, наши не сдаются так просто! Катя, ты откуда здесь взялась? – радостно обраща-ется к старушке, ссаживая ее на сиденье, справа от себя. Быстро сует водиле деньги за еще один билет.
Водитель, ошалело мотнув головой, трогается с места.
- Катя?.. – задумчиво, но с долей подозрительности переспрашивает Маша, пытаясь вспом-нить. Дед обнимает ее в это время рукой за шею, смачно целует, просто сияя от счастья, и гово-рит:
- Маш, ну чего ты? Ну куда я без тебя?
- Маша? – вторая старушка, поправив съехавший платок, вглядывается в первую. – Точно Машка! – хлопает деда по плечу. – А я от внуков еду, дай думаю хоть на машрутке этой раз прокачуся. Так бы и не свиделись, кабы я не села. Я ведь уже пять лет как переехала сюды. Дочь вызвала, к внукам, - лопочет она, сияя от радости.
- Катька! – наконец признала ее ревнивая Маша. – Ведьма рыжая!
- Уже седая, - хохочет та, прикрывая ладошкой беззубый рот.
Старики радуются как дети, и в салоне от их чистой радости становится светло-светло. На-строение поднимается у всех, словно каждый встретил давнего друга.

Дом встретил меня мяуканьем соскучившегося кота, учуявшего в сумке свежую рыбу. Для животного, выросшего на сухом корме, он проявлял слишком откровенный интерес. Рыбу по-просила в обед купить Юлька, не успевавшая с работы на рынок. К моменту её приезда туда на прилавках оставалась одна тухлятина, а её мужики требовали жаренухи. Отпихивая ногой на-стырное животное, я еле пробралась к холодильнику, который Рейган сейчас же взял под охра-ну. В ответ на моё предложение лопать сухой корм в миске, он наградил меня презрительным взглядом и отвернулся.
Позвонила по телефону мама, пожурила за беспорядок в квартире, который она, как могла, прибрала (мама!!). Все ей кажется, что я тут в одиночестве чахну от голода и по уши в грязи. Я поужинала творожной запеканкой, принесённой мамой, пока радиотелефон через громкую связь выдавал положенную порцию сплетней о родственниках и знакомых. Жалкий вид кота вызывал в моей душе терзания. Не желая прерывать маму, шлю Юльке смску с просьбой поде-литься со мной одной рыбой, так как их всё равно куплено семь штук. Добрая Юлька, если и удивилась, то знать мне об этом не дала, прислав разрешение в письменном виде. Тут на сото-вый ей позвонила из Италии моя сестрица, и мама переключилась на нее, к моему облегчению большому.
Рейган настойчиво протискивался между моими икрами, пока я пыталась вычистить рыбу от костей и кишок. Бил хвостом мне по ногам и оглушительно урчал, требуя поторопиться. Пару раз даже пытался взобраться по мне на стол, заработав щелчок по носу, вернулся вниз. Получив леща в своё полное распоряжение, он со звериным урчанием забился под кухонный стол. Хо-рошо ещё, что я догадалась отдать ему половину рыбы. Наелся Рейган от пуза, за что и попла-тился потом – всю ночь бегал в свой туалет.
Лель появился, для разнообразия, как обычный человек - культурно позвонил в дверь. На этом его воспитанность закончилась. Едва я открыла дверь, он вошёл, не дожидаясь приглаше-ния и даже не сказав «здравствуй». У меня в это время на линии был постоянный клиент, так что его невоспитанность оказалось кстати.
- Я не ношу трусиков, - томным голосом продолжила разговор я. Лель резко обернулся с не-описуемым выражением лица. – А ты?
- Я? – он ткнул себя пальцем в грудь. Я показала ему кулак и велела молчать.
Клиент со стеснением признался, что белье носит. Далее последовал мой физиологический портрет, раскрашенный лирическими отступлениями на сексуальные темы. Пока я рассказыва-ла это, мы с Лелем прошли в зал. Вид у него был ошарашенный – это ещё мягко сказано. Драз-нить его было так весело, что дальнейшее предназначалось уже скорее для шокирования Леля, чем для ублажения клиента. Но и клиент не остался неудовлетворённым. Разговор удалось рас-тянуть почти на полтора часа, после чего раздались гудки: то ли у него деньги кончились, то ли к нему тоже кто-то пришёл. Во всяком случае, он больше не перезванивал.
- Что это было? – спросил Лель. Не то чтобы услышанное вызвало у него отвращение, но и радости большой не доставило.
- Работа на дому. Твоя забота, к сожалению, денег нам с малышом не приносит.
- Тебе нужны деньги? – обеспокоено уточнил он.
- Деньги нужны на каждый день. Они, наверное, от слова «день» и произошли, - потягива-юсь в кресле всем телом.
- Я серьёзно.
- Нет, я делаю это не ради денег, а чтобы выплеснуть свои извращённые фантазии, - делаю преувеличенно возбужденный вид. – Ты ведь у нас бог страсти, может, поможешь найти работу в своей сфере? Талант у меня к этому делу.
- Ты похудела, - сухо констатировал Лель, проигнорировав моё ехидство. Если в любом другом случае подобная фраза для меня прозвучала бы комплиментом, то в этом случае она яв-но была оскорблением. – Что ты ела?
- Еду. Чего тебе надо? – У меня тоже начало портиться настроение.
- Ничего, - бросил он и исчез, оставив лёгкий аромат полевых трав и мандарина.
Сам напросился. С независимым видом иду на кухню, чтобы промочить горло чаем, связки при нашей профессии – главная ценность. На столе в тарелке, укрытый белым платочком, ле-жит ароматный, золотистый, яблочный бисквитный пирог.
- Кузьма? – вызываю домового. Появляться просто так он не любит, о чем сообщил еще в первый раз, но здесь – особый случай. Участь спящей царевны никогда не казалась мне привле-кательной, хотя тут было не яблоко, а целый пирог. Притом, что сейчас дом внезапно стал очень привлекательным местом для разных магических существ.
- Он это, он, - ворчливо пробурчал Кузьма, появляясь за столом. – Будто сама не знаешь.
- Я выгляжу такой голодной? Понимаю ещё цветы, конфеты, но пирог…
- Думаешь из простых яблок? – постучал себя по лбу домовой.
- Из ядовитых? – Сказка Пушкина всё вертелась в мозгу.
- Совсем ума лишилась? – ужаснулся он. – Из каких ядовитых? Из молодильных! – крикнул Кузьма и исчез за кухонной дверью, при чём вид у него очень сердитый. Сегодня у меня не-обыкновенная способность выводить мужчин из себя.
- Тех самых? – тупо переспрашиваю, принюхиваясь к пирогу. На вид совершенно обычный. Я села к столу и стала разглядывать кулинарный шедевр. – Кузьма, а Кузьма…
- Чего тебе? – неохотно появляется слева. – Языком не с кем почесать? Так трубку вон свою возьми. Дела у меня.
- А домовые ведь это душа дома, так? – начинаю издалека.
- Ну? – подозрительно буркнул он, выбирая конфету из вазы. Развернул золотой фантик, критически оглядел шоколадную сладость и надкусил, зажмурившись.
- Но чтобы построить дом, создать ему долгую жизнь, надо было кого-то убить. Чья ты ду-ша?
Домовой поперхнулся конфетой.
- Кха! Кха-кха-кха! – прокашлявшись, он укоризненно посмотрел на меня. – Разве о таком в лоб спрашивают? Ох, молодежь, молодежь…
- А как надо спрашивать?
- Почто тебе это, дочка?
- Ну не хочешь, не говори. А Земляника, что ты о ней знаешь?
- Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить.
- Я все равно узнаю. Ты не ответишь – у нее самой спрошу. Я же видела как вы – и Лада, и ты, и Лель – вздрагиваете от одного ее имени. Ну не упырица-навья же она.
- Язык твой без костей. Ладно, слушай. Чаю налей только – в горле пересохло.
Мечу на стол чайник, вкусности, красивые расписные чашки с блюдцами. Замираю, вся об-ратившись в слух.
- Ее звали Олёна. Молодая жена приехавшего в Новгород купца Григория Лопаты, - домо-вой рассказывает тихо, почти не смотрит в глаза, слово сам себе. – Строили в ту пору кремль. – Я втянула воздух носом и не смогла выдохнуть. Сегодня я таких историй столько прочитала, что уже знала к чему идет дело. - Она в тот день как раз проспала утром, спешила принесть во-ды и возвращалась с ведрами воды на коромысле не кружною дорогою, огибая городскую сте-ну, а более коротким путем - тропинкой по склону горы. В стороне от тропинки, около город-ской стены, она увидела большую яму, и из любопытства подошла к этой яме. Строители тот-час же окружили ее здесь, попросив для вида напоить их водой. Молодицу крепко привязали к доске и спустили в вырытую яму. Вместе с нею зарыли коромысло и ведра: обычай требовал положить с жертвою все то, что при ней имелось. Вот и все. Пойду я.
- Но как она высвободилась? Ведь она должна быть привязана к месту своей смерти, пока след его не сотрется с земли.
- Умирая, она проклинала и строителей, и мужа, который ее не спас. Предсмертные клятвы - очень сильная вещь. Потому еще и предпочитали муровать несмышленых детей, увлекая их едой и игрушками, матерей, у которых остался ребенок, обещая заботиться о нем после ее смерти. Жертва не должна была хулить постройку - это делает здание уязвимым.
- Новгородский кремль стоит ведь до сих пор! Как же она…
- А я и не говорил, что ее вмуровали в сам кремль. Это была одна из внешних стен, которую со временем порушили за ненадобностью. Бабушка в детстве рассказывала Олене о богах древ-ности. К Перуну воззвала умирающая купчиха, дочерью его назвалась и о помощи попросила… Он и забрал ее в Сваргу, город богов, глянулась она ему отчего-то дочка самозваная.
- Но она ведь не простая душа. Является когда захочет, например, в отличие от Леля или Лады.
- Не простая, - вздыхает Кузьма. – Ни светлая, ни темная. Мятущаяся. Упокоится бы ей и жить дальше, ан нет. Сама не поймет уже от чего бежит, чего хочет столько лет. Вот и скитает-ся.
- Она опасна? – вспоминаю предостережения Лады неясные.
- Кто ж ее знает? – пожимает плечами. – Не к ночи такие разговоры, не к ночи, дочка. По-том поговорим, коли пожелаешь. А сейчас-то свечечку зажги, зажги. Пусть очистит здесь воз-дух – самой легче спать будет, - сказав это, домовой сползает под стол. Это он так скромно ис-чезает.
От тяжких раздумий меня оторвал приход Юльки.
- Купила себе классную маечку на распродаже в Молле, - с порога начала жаловаться она. Судя по виду, уже успела заскочить домой и переодеться. – Прихожу, а любимый дома, узреет покупку ведь. Скидки скидками, но такой денежной траты он не одобрит, мы ж на отпуск ко-пим. Говорю ему, - мы проходим с ней в кухню, - дорогой, я тебе тут маечку купила. Он, до-вольный, разворачивает покупку. Начал ворчать: «Блин! Да она какая-то не такая! А чё она на бабский фасон? Не буду я такую носить». Вздыхаю и так невзначай отвечаю: «Жаль, что не по-дошло. И фирма такая хорошая ведь. Ничего не поделаешь, придется самой носить».
- Эта? – киваю на топик от «Ла-Кост».
- Щаз! – фыркнула она. – Носит сам. Как же, подарок от любимой жены.
- Чай, кофе? – гостеприимно предлагаю, закрывая собой тарелку с пирогом.
- Нет, я за рыбой только. Мужики ложками по столу стучать скоро начнут, - она погладила ластящегося кота. – Мир сходит с ума.
- Разве?
- Представляешь, звонил дядька из Северска вчера. Рассказывает ошарашенно. Ему срочно нужно было техосмотр сделать. Идет в ГИБДД, предлагает им конверт, как часть невыразимой в словах благодарности.
- Юль, боюсь тебя разочаровать в мире, но так решают многие проблемы.
- А то я не знаю! Не берут они конверт!! Просят портрет президента, - подруга принюха-лась. Да, запах я спрятать не могла при всем желании. – Мама твоя приходила? Шарлотку при-несла?
- Эээ…
- О, она так всегда вкусно печет ее. Дай попробовать, а? Ну кусочек малюсенький.
- Не уверена, что стоит…
- Я на диете, так что больше все равно не съем. Не бойся, - Юля берет кусочек и откусывает, от наслаждения закрыв глаза. – Ммм. Объеденье. Все, ухожу-ухожу. Рыбу давай!
Любопытство – сгубило кошку, но оно же её и воскресило. В конце концов, ела же я кулебя-ку Лады, и ничего. Ну и что, что молодильные яблоки. Насколько я успела узнать Леля, вреда он причинять мне не будет сознательно. Устав терзаться, отрезаю себе кусочек, пробую осто-рожно. Вкусно! Интересно, передоз возможен или продукт побочных эффектов не имеет? В русских сказках прецедентов не было, по крайней мере, не помню. Но там яблоки ели штучно. Дефицит с другого конца света. А вот царь Эврисфей, накушавшись молодильных яблок, при-несённых Гераклом, помнится чересчур помолодел. Дилемма, однако. Ладно, не будем жадни-чать – умеренность ещё никому не вредила.
До того как лечь, я незаметно смолотила половину пирога: и просто в прикуску, разгуливая по квартире, и с чаем. Ощущения вкусовые были самые приятные. Перед тем как залечь в кро-вать, я долго рассматривала себя в зеркале, безрезультатно ища следы омоложения. Уснула со смутным чувством разочарования.
Сны были все какие-то бестолковые, словно специально. От кого-то убегала, за кем-то бе-жала сама, боялась потерять что-то неизмеримо дорогое. И вдруг оказалось, что я во весь опор мчусь на волке по весеннему лесу. Солнце мирно светит где-то за верхушками вековых деревь-ев этой чащобы, но пробиваться сюда не спешит. Скачка, повороты за мгновение до столкнове-ния, головокружительные прыжки через препятствия… Вжимаюсь в теплую волчью спину и пытаюсь понять, был ли со мной Иван-Царевич, а если был, то когда свалился? Очередной ска-чок через поваленный ствол - и споткнувшийся волк покатился вместе со мной по пружиняще-му мху. Не успеваю даже испугаться мелькающей перед глазами круговерти, потому что защи-щена, как мягкой шубой, чьим-то телом от всех ушибов.
В лесу разом потемнело до такой степени, что не видно дальше собственного носа. Пони-маю лишь, что лежу под… Ну, это определенно не волк. Влажные запахи леса, запах земляники в дыхании незнакомца, учащенное дыхание и тепло объятий. Это был быстрый, нетерпеливый поцелуй-проба. Поцелуй-укус. Издалека донесся волчий вой. Я изо всех сил вцепилась в муж-ские плечи, то ли ища в них опоры, то ли стремясь оттолкнуть. Мы остановились у опасной границы. Его тело отпечаталось на моем теле. Мне показалось, что с меня одним рывком содра-ли заживо кожу. Сглатываю, чувствуя на губах металлический привкус крови…
И просыпаюсь за минуту до будильника, дыша, как после марафона, и такая же взмокшая. Какое-то время не могу понять, где нахожусь, испытывая щемящее чувство потери. Неловко оперевшись рукой на подвернувшегося кота, вскрикиваю, оцарапанная когтями. Всего лишь сон, несмотря на то, что тело утверждает обратное. Ничего себе побочный эффект от яблочек.

Женщины сотканы из парадоксов,
сшиты несоответствиями и набиты взаимоисключениями.

- Аллё, мам? – от волнения трубка потеет в руке.
- Мавра? – голос сразу теплеет. – Совесть проснулась, и ты решила сама позвонить матери? Объявили конец света?
- Почти, - подбирать слова очень сложно. Но без звонка я бы вообще не решилась прийти. Лада советовала не тянуть. – Ты дома? А папа?
- Вот только с вокзала, встретила его. Тимофей, не кусочничай, сейчас я разогрею ужин! – кричит мама в сторону от трубки, но всё равно слышно. – Детей отучил, а сам в детство впал? Мавра, ты тут?
- Да, мам. Я рядом. Заехать хочу с подарком.
- Подарком? – мама задумывается, не забыла ли она о какой-нибудь памятной дате.
- Угу.
- Не очень понимаю, зачем спрашивать разрешения на то, чтобы зайти в родной дом, но за-езжай, раз ты рядом, - мама немного встревожилась. – Всё нормально? Тебя встретить?
- Нет, я просто уточняла дома ли вы. Скоро буду, - отключаюсь. Начало разговору положе-но.
- Мать опять за своё, - ябедничает мне открывший дверь папа.
- Выспрашивает с кем виделся и твое поминутное местонахождение на территории врага? – с улыбкой разуваюсь. - Так ты у нас мужчина видный, в самом расцвете сил, – хихикаю, целуя его в щёку. - К тому же, настоящий полковник. Уведут ведь – процент одиноких женщин в на-шей стране, знаешь, какой?
- Ну вас, - отмахивается он, хотя доволен, что жена дорожит им как в молодости.
- Поля звонила? – вешаю сумку в прихожей и являюсь пред светлые мамины очи. – Как там буржуины в Европе поживают без нас? – интересуюсь про семью сестрицы.
Осматриваюсь. Стенка, сделанная папой (их первая семейная вещь), заставлена посудой, рамками с нашими фотографиями, книгами. Цветочный ковёр, привезённый папой из Таджики-стана. Люстра, где из пяти рожков экономно светят три. Мягкая мебель, подаренная Полинкой года два назад, единственная новинка. И множество подставочек, полочек с мамиными цвета-ми. На подоконнике робко зеленеет рассада клубники, редкого и весьма прихотливого сорта. Малюю-юсенькие такие росточки. Мама так обрадовалась, когда они проклюнулись - оберегает от сквозняков, солнца жаркого, разве что пылинки не сдувает. А, может, и сдувает, когда мы не видим. Гордая мама позвала папу: «Вот, клубника у нас будет». На что папа, окинув скептиче-ским взглядом росточки, произнес: «Не обожраться бы». Какой был скандал! Папу чуть из дома не выгнали тогда. А клубника уже третий год исправно приносит свой маленький урожай.
- На Новый Год приедут всей семьей, - мама обнимает меня и грозит за моей спиной отцу кулаком. Разбор его командировочных полётов отложен, но не забыт. – Ты бы к ним съездила, отдохнула. Совсем бледная стала в своём архиве.
- Обязательно, - соглашаюсь с ней, но мы обе знаем, что никуда я не поеду.
- Мавра, ну что на тебе такое? Одета как, прости господи, голодранка уличная, - всплескива-ет руками мама, узрев мои фирменные джинсы с протертостями и дырками, купленные вчера на премию в бутике. Футболка на спине художественно порезана на полосы - самый писк летней моды. – Если тебе не хватает денег на нормальную одежду, то достаточно сказать нам с папой. Твоя зарплата в архиве… Не понимаю, как ты на нее живешь до сих пор?
- Мааам… - протянула я. Чтобы угодить на мамин вкус, надо стать мамой, наверное. Выбе-решь что-нибудь, так она говорит, что это дорого и что она это сошьет гораздо лучше дома. Помню, весной мы ходили выбирать подарки папе, я увидела классный шарф полосатый. Мама: «Ой, целых пятьсот рублей! Давай я лучше тебе сама свяжу такой». И вот так со второго класса.
- Да, мама! Я же хочу тебе как лучше.
- А где подарок? – папа с недоумением смотрит на меня. – Или мать что-то напутала?
- Тимофей, - грозный мамин взгляд чуть уступает взгляду Горгоны, - ты же не ребёнок.
- Да я просто спросил, - отец растерялся. – Нет - так нет.
- Есть будешь? – мама окидывает жалостливым взглядом. – Могла и не спрашивать. Желу-док ты своими сухомятками испортишь, понимаешь? – Качая головой, уходит на кухню, где на-чинают звенеть крышки кастрюль и тарелки.
- Что-то она не в духе, - папа возвращается в кресло к сканворду. – Садись. Рассказывай, где пропадаешь?
- Разгребаю пыльные завалы российского книгопечатания, - кресло мягко принимает меня в свои объятия. Приятно вернуться иногда домой.
- И когда собираешься их покинуть? – поверх очков смотрит он на меня. – Ненормально это – молодая хорошенькая девчонка пылится среди ветхих книжек. Я думал, ты устроилась туда временно, чтобы стаж набрать. Лучше бы в школе тогда работала.
- Па, не начинай, - прошу жалобно.
- Тебе мужа искать надо или работу поприличнее. Не понимаю, на какие деньги ты живёшь, если честно, - в последней фразе звучит подозрение.
- На приличные, папа, только на честно заработанные, - уверяю его со всей возможной ис-кренностью. Фирма «Откровение» у нас легальная, налоги честно отстёгивает в казну, зарплату получаем не в конвертах. Если народ испытывает потребность в сексе по телефону, то почему бы, эту потребность не удовлетворить? Но в ней я подрабатываю, чтобы было, что на хлеб на-мазывать. А постоянная работа в библиотеке предоставляет мне необходимые время и место. – Ты ведь уже заходил к моей начальнице.
- Я был там совсем по другому поводу! По работе, - не менее искренно вскинулся отец.
- Тем более, - с наслаждением вытягиваю ноги. Если закрыть глаза и не вслушиваться в сло-ва, то можно представить, что я снова маленькая. Сейчас будут «Спокойной ночи, малыши!», стакан горячего молока с печеньями, потом родители понесут нас с Полей в спальню, где рас-скажут последнюю, «сонную» сказку. Завтра снова садик...
- Опять ты к ней пристаёшь? – мама быстро накрывает журнальный столик скатертью и на-чинает сервировку, пользуясь столиком на колёсиках, привезённым с кухни. Помогать ей не рекомендуется – это её маленький ритуал, так что всё равно не угодишь.
- Я интересуюсь личной жизнью дочери, - похоже на цитату из какого-то их спора.
- Молодец, только зачем же так грубо? – мама ставит передо мной глубокую тарелку с кра-пивным супом. Хлеб она печёт всегда сама. Переехав в самостоятельную жизнь, я больше всего скучала именно по её хлебу. С удовольствием беру толстый кусок и вгрызаюсь в ароматную мякоть.
- Ням-ням, - закатываю глаза для внимательно наблюдающей за моей первой ложкой мамы. – Совершенство.
- Совершенство, - передразнивает она меня, но сама довольна. – Ты ещё второе не пробова-ла. Снова волосы будешь отращивать? Правильно, тебе с длинными больше идёт.
- Ма-а, я не настолько голодная, - безуспешно пробую возразить, касаясь волос. Действи-тельно, концы опять достигают плеч. Да что же это за наказание? И стригла, вроде, не на рас-тущий месяц.
- Конечно-конечно, - мама садится на банкетку. – Ешь давай.
Суп ем то медленно, то быстро. Родители отгадывают кроссворд и разговаривают о наших знакомых, вводя меня в курс последних новостей. Рассказали мне анекдот про Полинку свежий. Сестрица живет в Европе почти четыре года и с ностальгией вслушивается в любую русскую речь на улицах. Так вот. Сидит Полинка в парке с книгой, ждет детей из школы, которых сюда приводят после занятий погулять, и слышит два детских голоса, спорящих по-русски в какую сторону им идти. А нужно сказать, что парки там у них в Европах немеряны - иной раз можно и заблудиться. Поднимает она голову от книги и видит двух чернокожих мальчика и девочку лет 8 и 10, которые оживлённо переругиваются на нашем великом и могучем... К довершению всего из-за поворота появляется высокий чернокожий мужчина - явно их отец - и произносит опять же по-русски, причём безо всякого акцента, следующую фразу: "Я вам русским языком сказал, что после этой развилки нужно повернуть направо!" Полинка окончательно выпадает в осадок, и только потом замечает, что следом за мужчиной идёт скромненькая, как воробышек, невысо-кая светловолосая и белолицая женщина. Вот такая она, русская любовь.
- Очень вкусно было, мам, - отодвигаю тарелку, собравшись с духом. – Нет! Добавки не на-до. Я беременна.
- Почему? – невпопад спросил папа. Очки съехали на кончик носа, карандаш застыл над цветными клеточками.
- От кого? – простонала мама. – От Кольки? – Имя моего бывшего прозвучало, примерно как «от Люцифера?!!».
- Нет, - говорю чистую правду.
- От кого тогда? – заинтересовался папа. – Сквозняком надуло в вашем подвале?
- Вы его не знаете. Так получилось. Ребёнка я оставляю. – Ну вот и озвучены самые страш-ные фразы.
- И на том спасибо, - вздыхает мама. Замечаю, что она как-то сразу вдруг постарела. Чётче обозначились морщинки, обессилено опустились на колени руки, да и сама она вся сгорбилась. Мама хотела, чтобы всё у меня было как у людей: хорошая работа, жених, ухаживание, свадьба, дети. Не получилось.
- А к нам зачем пришла? – спрашивает отец. – Новость сообщить, чтобы не от чужих людей про пузо твоё услышали? – Карандаш в его руке переломился пополам.
- Тимофей! – шикает на него мать.
- Не смей затыкать мне рот! Я своё отмолчал, - на пол летят газета и очки. – Дождалась?
- Дождалась, – вскидывает голову она. – Не под забором она его нагуляла. Своя кровиночка.
- С ума сошла? – поражается он и смотрит на меня, по привычке ища поддержки.
- Если для тебя родная дочь ничто, то так и скажи. Сейчас и не такое бывает.
- Ну знаете, - папа не находит слов. Они очень редко ссорятся с мамой по серьёзному пово-ду, поэтому он растерялся.
- И что будешь делать? – обращается ко мне мама, сейчас немного напоминая мне Ладу. Ожидание во всем ее облике. Но, видно, прочитала что-то лицу моему. - Когда ждём внука? – спросила ласково. Сейчас она снова похожа на себя привычную: осанка, любовь во взгляде и даже морщинок почти не стало.
- Мамочка-а, - заревела я. Сама удивилась, как будто кто-то открыл во мне краны.
- Девочка моя, - мама тоже заревела, и мы бросились друг к другу.
- Форменный бедлам, - пробормотал папа и удалился.
- Я ведь чуть тебя не потеряла, - всхлипывает мама, когда мы садимся на диван. - Мне было двадцать лет, на руках полуторогодовалая Полька, когда поняла, что опять беременна. – Кусает губу, унимая рыдания. - Жилье – комната в коммуналке, сосед-алкоголик, незаконченное выс-шее, отношения с отцом твоим аховые стали. И я пошла на аборт. Оформилась. Побрилась. От-сидела очередь. Вошла. Сказала: "Здрасть!" После их: "Проходите, ложитесь!" вдруг поняла, что не пройду и не лягу. Но до сих пор, когда я смотрю на тебя, меня
охватывает мучительное чувство стыда за то, что я была готова отказаться от тебя.
М-да. Такие подробности открываются. Хорошо, что я сидела.
Папа курил на кухне до тех пор, пока наши рыдания не пошли на убыль. Лишь после этого соизволил явиться. Но отводил глаза и громко сопел, демонстрируя своё несогласие с происхо-дящим.
Зазвонил телефон. Папа с облегчением схватил трубку.
- Дома. У нас. Как ты? Как дети? – говорил специально сухо, провоцируя наше любопытст-во. Понять, кто его собеседник (ница) было невозможно. – Кто воет? Тебе кажется. Это связь такая. Да. Я – замечательно съездил. Фотографии потом покажу.
- Кто это? – первой не выдерживает мама, утирая слёзы. – Тимоша?
- Они заняты, - папа её игнорирует. – Важным делом. Нет, не смогут подойти. Лучше шам-панское там у себя откройте. Что значит зачем? За тем, что ты стала…
- Дай! – мама выхватывает трубку. – Полиночка? Папа ушёл за шампанским. Давай погово-рим сами. И у нас шампанское, да. – Она засмеялась. – Угадай. Нет, ты угадай! Какой же тогда интерес в шампанском будет?
Полинке везёт, что зарабатывают они прилично. Переговоры с родным домом каждый месяц выходят ей в кругленькую сумму. Поговорить по телефону (мама игнорирует Интернет) любят обе. Я сижу на ковре и шмыгаю распухшим носом. Слёзы сохнут на лице, стягивая кожу. Как пойду домой?
- Нет, у тебя не будет сестрички или братика, - смеётся мама, утирая остатки слёз. Как при-ятно слышать её смех! Папа медленно оттаивает, слушая эту болтовню. – Но теплее. – Видимо, Полька заорала, потому что мамуля на время убрала трубку от уха. – Да, наша Мавра! – с гор-достью в голосе подтверждает она. – Только что узнали.
Беру трубку с гримасой, заметной всем.
- Аллё? Привет!
- От кого? – спрашивает сеструха самое основное. – Я серьёзно. Я тебе первой сказала.
- Я узнала от тети Гали! – протестую против лжи. – Четвёртой, если не седьмой. Это ещё на-до выяснить.
- Тебе жалко, что ли? – ноет в ухе Полинка. – Я тут от любопытства до Нового года умру.
- Будет повод дожить.
- Вот вредина. Слушай, у меня сегодня Сашка, племяш твой, отчудил такое. Папу его до сих пор откачиваем, - хохочет сестрица. Поехав в отпуск, она познакомилась с итальянцем, за кото-рого и вышла замуж спустя полгода. Сейчас у них трое детей, и останавливаться они не соби-раются пока. – Сидим за столом. Сашка - ему скоро шесть, так что не забудь о подарке - начи-нает перечислять по-итальянски всех родственников, которых знает. Бабушка русская и бабуш-ка итальянская, загибает пальцы старательно так, дедушка итальянский и дедушка русский, те-тей (одна из которых ты) тоже две. И тут выдает с недоумением на мордахе: - А где же мой рус-ский папа??? – Поля расхохоталась. – Ооо, надо было видеть лицо его отца. Я так жалею, что под рукой не нашлось камеры! Так кто, говоришь, папа твоего чада?
- Лопни там от любопытства, несчастная. Ма, возьми, - возвращаю трубку мамуле.
- Не говорит. Приезжай и вместе мы… - мама прислоняет ладонь к трубке, что-то шепчет. – Целую всех. Передавай приветы. Пусть Лео меньше работает, так ему и передай. Ну, пока!
- Я поехала домой. Завтра на работу рано вставать, – говорю родителям. – Мне теперь боль-ше спать хочется.
- Ночь на дворе. Оставайся ночевать, а завтра пораньше встанешь и …
- Не, мам, - говорю сразу, едва представив себе утреннюю рвоту в мамином присутствии.
- Тимофей, ты скажешь хоть слово или объявил бойкот? – мама сердито поворачивается к папе.
- Вы уже всё за меня решили, - ворчит он, отворачиваясь от окна.
- Па-ап, ты такой понимающий, - виляю ему хвостом, прося перемирия. Мне сейчас важна поддержка всех родных.
- Станешь тут с вами, - отец обнимает маму за плечи и привлекает меня к ним в объятия. – Ничего, твой ребёнок за нас отыграется. Узнаешь, почём фунт лиха.
- Не пугай её, - укоряет его она. – Ещё передумает.
- Не передумаю. Какие же вы у меня хорошие.
- Отвезём тебя на такси, - говорит папа и нагибается за трубкой радиотелефона.
- Я сама. Маршрутки…
- Одна?! Ни за что, - пугается мама. – Теперь ты должна быть осторожна за двоих.
- Молчи мне! – грозит отец кулаком в мою сторону. – Здравствуй, Юля, я не тебе. Можно машину через пятнадцать минут? Здесь Мавра, которая хочет заполночь ехать общественным транспортом. Да, спасибо. Улица Ярилина, дом 5, квартира 115. Хорошо.
- А отец ребёнка знает? – тихо спрашивает мама.
- Знает, - по возможности сухо обрываю дальнейшие расспросы. – Ты одевайся, сейчас ма-шину подадут к крыльцу. - Сама тоже иду одеваться в коридор.
- Ничего, сами справимся, - уверенно говорит она. – Ты когда к нам переезжаешь?
- Я? С какой стати? – от удивления застреваю в рукаве курточки.
- Как с какой? – родители смотрят с тихим ужасом. – В твоём положении…
- Я прекрасно себя чувствую и никуда не перееду, - говорю таким тоном, чтобы и не оби-деть, и сразу обозначить самостоятельность. Мама и в обычное-то время ведёт себя как наседка, а уж сейчас просто задушит заботой.
- Глупо, - замечает мама. – Поля только рада была, когда…
- Мама, ты одеваешься? Сейчас такси приедет, а ты!
- Мать плохого не посоветует, - говорит папа. – Ты горячку-то не пори.
- Я сейчас одна уеду, потому что никто из вас не одет.
Угроза подействовала.

Дом встретил темнотой. Натыкаясь впопыхах на мебель и мяукающего кота, лечу к кухон-ному окну, чтобы помахать родителям. Две фигурки внизу с удовлетворением помахали в ответ и загрузились в такси, которое повезло их домой. Теперь можно спокойно раздеться и поста-вить чайник. Где-то там должен был оставаться кусочек торта - маленькое пиршество.
Заглянула Юлька, чтобы одолжить фильмы для взрослых, зная о моей специфической кол-лекции. Ребёнок их отправлен к бабушке с дедушкой, так что родители могут устроить себе долгожданный романтический вечер.
- Ты чего кислая? – подружка перебирает диски, стоя перед продолговатым шкафчиком ря-дом с телевизором.
- Фигня, - уверяю её. – Торт будешь? С орехХаами, - выдыхаю резко, когда на руки запрыг-нул вдруг лежавший на диване кот. Отожрался-то как! Надо его на диету посадить.
- Извини, дома ждут. А чего ты сидишь тут одна? – Юля неодобрительно вскинула бровь.
- У меня вечер эгоизма: сладкое, фильмы о любви и никаких мужиков.
- Уважаю, но не понимаю, - она разгибается, вставая с корточек. – Я вот эти два возьму. Зав-тра верну.
Остаток вечера мы с котом провели у телефона. Утром выходной, поэтому можно посидеть подольше. Беседы на сексуальные темы с одинокими мужчинами утомляли больше, чем секс. Под конец, чувствуя себя невероятно разбитой, сдаю службу сменщице и отправляюсь спать. Как назло, сон пропал, едва голова коснулась подушки. Не помогли ни душ, ни пересчёт ове-чек. Рейган давно дрыхнет без задних ног, растянувшись на соседней подушке. Двуспальная кровать кажется в темноте бесконечной, когда некому подкатиться под бочок. До сих пор не могу привыкнуть спать одна. Переворачиваюсь на правый бок.
Живот вроде и растёт, и не растёт - при моём хрупком телосложении он практически не вы-деляется. На работе, благодаря этому, до сих пор не знают о моём положении. Мама мной до последних месяцев ходила стройная, как берёзка, а потом у всех соседей и знакомых глаза на лоб полезли, когда о ребёнке узнали. С Полькой-то больше по больницам валялась, ее вообще мало кто видел тогда кроме папы и врачей. Очень странное ощущение знать, что внутри тебя где-то растёт твоя маленькая частичка. С каждым днём маленький червячок становится всё бо-лее похожим на человека. Лель не говорит, как на моём малыше отразится божественное отцов-ство (от недостатка информации перечитала мифы народов мира, где хоть что-то говорится о детях богов и смертных), а у меня сердце обрывается каждый раз, как об этом подумаю. Боль-шую часть свободного времени просиживаю на форуме для беременных. В жизни бы не поду-мала, что беременность – это так сложно. Переворачиваюсь на левый бок.
Лель опять провалился под землю, не иначе, как и все его родственники. Иногда думаю, может, и не было ничего. Забеременела я от Кольки, и с горя навыдумывала, бог знает чего. Хорошо обычно успокаивает йога, медитации. Я йогой начала заниматься в юности, увидев картинки в папином журнале "Наука и жизнь". Старательно заворачивала ноги за уши, зубрила мантры, протирая попой тонкий коврик. Через какое-то время решила, что можно подумать о доске с гвоздями. Но так как делать такую доску было некому – папа уехал в командировку, а сама я с молотком не дружила, - решила просто поспать на голых досках. Потом мне показа-лось, что это не по-йоговски как-то, надо бы усложнить. Насыпала себе под футболку детскую мозаику, улеглась на дощатый пол, а рядом насыпала горстку семечек, чтоб хоть какое-то удо-вольствие получить. Лежу, колет ужасно, жестко, терплю, семечки щелкаю, в темноте. Вдруг показалось, что очередная семечка отличается на ощупь от остальных, какая-то мягкая. Я долго ее ощупываю, не могу понять, что это. Встала, включила свет – оказался живой таракан! С тех пор я йогой не занимаюсь. Медитировать тоже больше не хочется.
Можно было бы принять снотворное, но боюсь за ребёнка. Хватит уже того случая с отрав-лением таблетками. Раздражает путающееся в ногах одеяло и каменная подушка, на которую невозможно устроить голову. Кот равномерно урчит во сне, не зная о моих проблемах. Соседка отзвонилась и слезно умоляла еще подержать у себя ее котика, потому как ее отправили на ку-рорт. Ага, прямо из больницы, видно и отправили здоровье восстанавливать. Согласилась оста-вить кота – все равно нет других вариантов, да и привязалась я к нему, чего скрывать. Буду ску-чать потом. Переворачиваюсь на правый бок, по пути воюя с ночнушкой, спеленавшей меня. Дурацкое ощущение, что тебя обнимают чьи-то нежные руки. Ложусь на спину. Кладу ладонь на живот, пытаясь уловить какое-то шевеление. В последний раз, когда мы виделись, Лель на-просился со мной к лечащему врачу, представившись моим мужем. Они долго с ней спорили, что мне можно давать, а чего лучше избегать. По-моему, её больше убедила его донжуанская физиономия, чем фармакологическая аргументация. У него хватило потом совести извиниться за то, что обо мне забыли, и искупить свою вину походом в кафе-мороженое. Было странно осознавать, что не я одна его могу видеть. Переворачиваюсь на левый бок.
За стенкой не прекращаются охи-вздохи: соседям тоже не спится, но им хоть есть чем за-няться. Испытываю раздражение и жалость, уставившись в стену. Сердито вскакиваю, зажигаю свет. По телевизору смотреть нечего, читать не хочется.
- Фаустина, - созваниваюсь с главным оператором. – Есть работа? Могу помочь.
- Соединяю, - говорит Фаустина. Ей почти шестьдесят, у неё бессонница, маленькая пенсия и сексуальный голос. Начальство на неё не нарадуется, клиенты балдеют, очарованные голосом сирены.
Горячий чай дымится на подставке, укутанная в тёплый плед на кресле, я готова работать. Фантазии так и кишат в голове.
- Але? - на проводе очередной робкий юноша.
- Привет, дорогой…

Когда дела идут хорошо,
что-то должно случиться в самом ближайшем будущем
Второй закон Чизхолма

Лето и осень решили править в нашем городе одновременно. Первую половину дня на ули-це жарило лето, ровно после полудня небо заволакивали тучи, начинался промозглый дождь, сопровождаемый порывистым ветром. Ноябрь нам выпал неординарный.
Домой я, как и большая часть горожан, возвращалась во второй половине. Вода из луж бес-церемонно перекатывалась через мои сапожки, некоторая её часть даже сумела уже проникнуть внутрь. Из-за ветра дождь стал косым, и зонтик спасал от намокания очень маленькую часть моего тела. Нахохлившиеся прохожие перебегали из одного укрытия в другое, отовариваясь пе-ред возвращением в родные пенаты. В сумке тихо, но назойливо завибрировал мобильник. Об-щаться с мамой, желавшей уточнить, употребила ли я по назначению положенные три литра молочных продуктов, не было сил. Мама по сто раз на дню звонит, проверяя моё эмоциональ-ное и физическое состояние. А ещё она под самыми разными предлогами стремится попасть в мою квартиру, чтобы принести сумки с готовой едой. Съесть, принесённое ею в таком количе-стве, нереально, но едва я попробовала заикнуться о том, что больше ненужно, она жутко оби-делась и не разговаривала неделю. Еле помирилась с нею. Хорошо ещё, что в сумке, кроме мо-бильника, были новый роман в мягкой обложке, несколько упаковок жевательных леденцов и «Жених напрокат» - чудом найденная на DVD лавстори. Вечер обещал компенсировать все ми-нусы рабочего дня.
Никогда не замечала, что вокруг столько вещей, предназначенных для беременных: одеж-да для беременных, мамаши с младенцами на руках заполонили улицы и страницы женских журналов, коляски со скидками, реклама подгузников с симпатичными крохами и средств от молочницы, детская косметика и средства от кашля со вкусом апельсина для детей до трёх лет. Каждая вторая женщина находится на каком-то месяце беременности – весь мир словно сошёл с ума и решил устроить демографический взрыв назло Китаю. Дамочки с просветлён-ными лицами и утиной походкой, в сопровождении спутников или в гордом одиночестве ше-ствовали по нашему городу. Словно в насмешку, зеркальные витрины показывали мне собст-венную фигуру с «небольшим пивным животиком» и каменным выражением лица идущую в никуда.
Может быть поэтому, утомлённая невообразимым количеством будущих матерей, осталь-ная часть человечества игнорировала этих самых матерей в обыденной жизни. Места, поло-женные им по закону в транспорте, люди уступали только по требованию кондуктора, причём с такими злыми глазами, словно у них силой отняли кусок собственного мяса. Становилось противно занимать сидение, полученное таким способом, но ноющая поясница и отекающие ноги не имели гордости. Стоя в очереди, хотя бы раз, но не успеваешь оградить живот от чье-го-то острого кулака, и вместо извинения слышишь «нелепые глаголы» (так до 18 века назва-ли на Руси мат). А таких очередей на пути беременной государство постаралось создать мак-симально много. Наверное, так наша страна способствует рождению сильного потомства у собственных граждан. Не знаю.
Очередной порыв ветра чуть не вырвал зонт у меня из рук. Минуты две я сражалась со сти-хийным явлением, а когда отстояла зонт, то с гордостью огляделась вокруг, надеясь, хотя бы, на одобрительные взгляды случайных прохожих. Увы, всё внимание граждан было приковано к толпившимся в промежутке между двумя домами людям. Опять митинг, что ли? Любопытство - ужасная вещь. Но домой идти отчего-то не хотелось. Дав себе слово глянуть краешком глаза и сразу бежать домой, пробираюсь к центру.
В луже света дальнего фонаря, у самой ограды, сидело нечто: горбатое, поникшее, ОЧЕНЬ грязное и шерстяное. Собака.
- Бедненькая… - жалостливо вздохнул женский голос.
- …второй день уже сидит, - делился подробностями мужчина в плаще под чёрным зонтом. – У меня окна выходят как раз сюда. Убегала, потом вернулась и сидит тут. Ждет.
- Есть же такие..! – ушёл в матюги мужик в форменной оранжевой жилетке, бутылкой от-мечавший окончание трудовых будней.
- А если там бомба? – спросил кто-то, указав на грязную сумку рядом с собакой.
Народ шарахнулся назад.
- Давно бы уже шарахнуло, - отмахнулся мужчина в плаще под чёрным зонтом. – Я на него второй день смотрю. Ночью кто-то оставил.
Приободрённый народ вернулся на прежние позиции.
- А ты попробуй прокорми такого! – оправдывала щупленькая бабулька с четырьмя авось-ками. – Жрёть ить вёдрами, наверное.
- Я мальчишек отогнала, - продолжала рассказывать милиционеру, лениво поигрывающему дубинкой, женщина в наброшенной поверх халата куртке. – Камнями начали кидать, разбойни-ки, еле успела отогнать их. А пёс даже не огрызнулся.
- Да сделайте что-нибудь! – истерично возмутилась интеллигентного вида пенсионерка, прижимающая к груди болонку в попонке. – Или заберите, или пристрелите. Нормальным лю-дям пройти невозможно. А если он бешеный?
Толпа, включая двух милиционеров, непроизвольно отступила.
- Он бы бросался, - с недоверием проговорил мужчина в очках, нервно переложив портфель из одной руки в другую. – И слюна не течёт.
У пса была длинная густая чёлка, так что не поймёшь, куда направлен сейчас его взгляд. Ес-ли толпа и нервировала его, то он этого никак не показывал. Просто сидел под дождём и терпе-ливо ждал, изредка дергая ушами. Грязная, в колтунах шерсть промокла: собака едва заметно дрожала.
- Чья собачка неизвестно, значит? – подытоживая всё ранее услышанное, спросил милицио-нер. – Не с вашего двора?
- У нас все маленькие, - виновато сказала женщина в куртке поверх плаща, поправляя ка-пюшон. – Привёл кто-то.
- Хозяину плохо стало с сердцем, увезли в больницу, а он и ждёт, - сочувственно предполо-жила девушка в короткой красной курточке с мобильным телефоном.
- Вы видели? – сразу повернулся к ней милиционер с рацией. Девушка была молодой, при-влекательной, в облегающих бриджах, и выглядела заслуживающей доверия. – Когда это было? Как он выглядел?
- Я в кино видела похожий случай, - девушка смутилась. Второй милиционер ей лихо под-мигнул, окончательно вогнав в краску.
- Хорошая собака, - шагнул к животному его напарник с протянутой рукой. Пёс повернул морду его в сторону, и «слепой» взгляд из-под челки остановился на человеке, оценивая. Или не на человеке, поди разбери из-за этой челки хоть что-нибудь, но руку милиционер предпочел отдёрнуть. Пес отвернулся, вернувшись к наблюдению за проезжей частью.
- Охраняет место, - важно объяснил присутствующим мужчина с портфелем.
- Я же говорила – он агрессивный! – с удовлетворением заявила дама с ребёнком. – Витя, видишь какие собаки злобные. – Мальчик широко открытыми глазами смотрел на происходя-щее, держась за край её плаща.
- Убирайте его, - гнула свою линию бабуля с болонкой. – Нашли, тоже мне, приют для под-кидышей. То котят под дверь подбросят, то младенца дохлого в мусорный бак. Безобразие! До чего страну довели. Никакого порядка.
Патрульные перешёптывались. Один машинально поглаживал ладонью кобуру. Собака на вид была взрослая, похожая на большую дворню из детских киносказок, и брошенная. Собаку можно было сдать в милицейский питомник на охрану, но для этого ее требовалось туда еще довезти. А это нужно вызывать специалиста, со снотворным, чтобы не рисковать частями тела. Да и вообще, сколько вокруг таких брошенок, каждую не пристроишь.
- Здесь же ребёнок! – укорила полная дама закурившего мужчину. – Могли бы и потерпеть.
- Поскольку собака ничья и представляет опасность для граждан, то по закону её уничтожа-ют, - огласил приговор старший в патруле. – Расходитесь, сейчас мы её ликвидируем.
- Может, по телевидению объявить? – предложил мужчина в оранжевой жилетке, допив пи-во и пряча бутылку в карман. – Приберёт кто. За вознахраждение.
- И жить она пока будет у тебя, - язвительно добавила бабулька с авоськами.
- Нет! – испугался он. – У меня нельзя. У меня дома тёща.
Раздались приглушённые смешки. Набрав в лёгкие воздух, я проблеяла:
- Это моя собака!
На меня уставились все, даже собака из-под своего занавеса – как она сквозь него хоть что-то видит? Хотя вроде собаки больше ориентируются на запах.
- Ваша? – с сомнением переспросил милиционер с рацией.
- Да, - стараюсь сделать лицо понаглее и шагаю к собаке с уверенностью, которой не испы-тываю. – А что такое? Она кого-то покусала?
- Пока нет, - полной даме мой хрупкий вид показался подозрительным.
- Что же это вы собаку без поводка оставили в центре города? – поинтересовался милицио-нер с дубинкой. Ясные равнодушные глаза, молодое лицо, косая сажень в плечах. – За это штраф полагается, знаете?
- У меня болезнь Альцгеймера, - нагло заявляю ему. – Постоянно всё забываю. Даже труси-ки через раз одеваю, - и наивно хлопаю на блюстителя порядка длинными ресницами. – Мужу очень нравится.
- Что у вас болезнь? – уточнила женщина в куртке поверх халата.
- Что я трусики забываю одевать, - отвечаю, положив руку на выпирающий живот. Остава-лось надеяться, что запиханная под плащ сумка не вывалится в самый ненужный момент. И со-вершенно я никого не обманываю. Я ведь на самом деле в положении, и абсолютно не винова-та, что живота до сих пор не видно.
- Ты что же, два дня дома не была? – спросил мужчина под чёрным зонтом.
- Была. Мужа не было. Он позвонил из командировки - и я сразу побежала искать (с каждым предложением ложь выходит всё естественней, так я сама себе поверю скоро), - оказавшись ря-дом с псом, приседаю на корточки. Время замирает. Мы с псом тоже, оказавшись лицом к лицу. У него грязно-белая шерсть, жирно-немытая борода и склеенный панцирь вместо украшающе-го волоса на лапах. Шерсть скрывает первичные половые признаки, так что мальчик или девоч-ка это останется пока неизвестным. Но кличку какую-то нужно озвучить для публики. – Ингус, хорошая собака, - даю псу познакомиться с моим запахом. Общение с черными терьерами у па-пы на работе оказалось кстати. А ошейника на псе нет. Замечательно!
Собака, шевеля черными носом, недоверчиво втягивала мой запах. Необъяснимое отсутст-вие хозяина заставило пошатнуться всю ее систему знаний о мире. Может, человек пришёл от-вести к хозяину, который сам не может прийти за ним? Это на первый взгляд кажется, что со-баки с челкой лишены мимики и невозможно понять, о чем они думают. «Кусать - не кусать?» читался мне в позе собаки гамлетовский вопрос. Следовательно, мне нужно было сбить пса с толку окончательно, пока не случилось непоправимого.
– Пойдём домой, малыш, - говорю как можно увереннее и встаю.
С пустой от страха головой, пытаюсь думать. Адреналин, выработка которого у беременных вроде как подавлена почти до минимума, во мне выделялся сейчас в бешеных количествах, подстегивая и без того работающие в авральном режиме мозги. «Увести можно любую собаку, оставленную саму в людном месте, - бормотала я, слышанные от подруги Юли когда-то слова. Ее многолетнему опыту собачницы я доверяла. - Просто уверенно подойти, уверенно взять и уверенно увести. Главное абсолютная уверенность, что собака подчиниться тут и на месте. Дальше собака может опомниться, показать все свои фортеля украденной личности, но не сра-зу. Я могу увести эту собаку. Я уверена».
- Хорошая песа, - бормочу, зарывшись пальцами в грязную шерсть холки. Может, бросили его тут и два дня назад, но заботиться о нём перестали очень давно. – Сейчас пойдём к нам до-мой. Нажрёмся от пуза мяса. Развалимся на диване, - твержу, в ярких картинках представляя это все. Я – визуалка, воспринимаю мир глазами, любые слова ассоциируются с образом. – По-том придет Юля, и мы станем искать твоего хозяина.
- И ошейник с поводком дома забыла? – бабулька с болонкой некстати проявила подозри-тельность. – Да какая она хозяйка! Просто хочет увести собаку. Загрызёт он её и убежит. А по-том милиция будет ловить по улицам собаку-людоеда! – злорадно закончила свой монолог.
- Документики предъявите, пожалуйста, - посуровел милиционер с рацией, ярко представив себе гонку по району за опасным животным и выговор от начальства.
- Пожалуйста, - пожелав бабке провалиться, достаю паспорт из сумочки, выронив пакетик мармелада. Собака проводила его глазами и посмотрела на меня.
- А на собаку? – спросил второй милиционер. Лица у обоих милиционеров молодые и рав-нодушные. Всё происходящее им до смерти надоело. Они и остановились-то, наверное, лишь попав в окружение жаждущих порядка пенсионеров.
- Дома, - делаю растерянное лицо, обхватив рукой чуть выпирающий живот. – Я же быстрее сюда бежала.
- Непорядок, - наслаждаясь всеобщим вниманием и поддержкой, говорит он сурово мне, возвращая паспорт. Пёс у моих ног перетёк вперёд, реагируя на движение в мою (нашу) сторо-ну. Машинально кладу руку ему на холку, запрещая агрессию. Мануальные вольности я позво-ляю себе умеренно, усиленно воображая, что имею на них полное право.
- Но-но, - попятился милиционер номер два, правильно расценив движение собаки как опас-ное для себя.
- Хозяйку защищает, - намекнула окружающим полная дама, поправляя шляпку свободной от зонта рукой.
- Рядом, - уверенно-небрежно командую собаке, застывшей у моей ноги. Мысленно угова-риваю песку не нарываться и наплевать на окружающих, чтобы мы могли поскорее уйти домой, к мясу и дивану. – Я готова заплатить штраф. Сколько? – убираю паспорт и достаю кошелёк. Делать это одной рукой очень неудобно, но в другой зажат «поводок».
- Будущая мамаша и позволяете себе так хулиганить, - покачала головой бабулька с авось-ками.
- Меня дети дома ждут. Сколько? – дрожь в голосе непритворная – а вдруг денег не хватит? Собак на штраф-стоянки не забирают.
- Триста рублей, - говорит милиционер с дубинкой. – Пройдёмте в отделение, оформим.
- Возьмите пятьсот, - протягиваю самую крупную купюру. – Запишите мой адрес…
- И принесите сдачу, - схохмил кто-то.
- Нет-нет, - мотаю головой. – Я собаку отведу и вернусь.
- Собака действительно ваша? – взяв деньги, поинтересовался тихо милиционер.
- Вы же видите, что моя, - небрежно пожимаю плечами. – К чему мне подбирать чужих? Ин-гус, хорошо! – глажу голову песью, представляя себя большой и излучающей спокойствие сам-кой гиппопотама, возлежащей в теплой грязи. Все хорошо, все просто замечательно.
- Расходимся, граждане. Проблема рассосалась, – блюстители порядка начали разгонять толпу.
- Возьмите, - осторожно протянул мне бумажку милиционер с дубинкой. – Придёте завтра в отделение и распишитесь, где следует.
- Легко! – не веря своему счастью, я готова пообещать всё что угодно. – До свидания! Ря-дом, – командую собаке и делаю шаг. Пёс застыл. Только этого не хватало!
- Проблемы? – милиционер поигрывает дубинкой, наблюдая за нами.
- Никаких, - улыбаюсь ему во все сорок два зуба. – Ингус, рядом, - командую громко и де-лаю шаг вперед.
Пес, после небольшой заминки, начинает движение слева от меня. И мы, не спеша, отправ-ляемся прочь, провожаемые десятком взглядов. Ну и видок у нас, наверное, раз прохожие ша-рахаются в стороны.
Началась мелкая морось, но зонтик я оставила на том месте, где нашла собаку, прислонив его к столбику какому-то. Пройдя метров двести, когда схлынула победная эйфория оттого, что собака послушно идет рядом, задумываюсь о том, как нам теперь добраться до дома. Достаточ-но одного взгляда на шерстяное безобразие слева от меня, еле-еле переставляющее ноги, чтобы понять - общественный транспорт не для нас сегодня. А до дома топать через два моста под дождём вдоль проезжей части. Останавливаемся. Пока я доставала из сумки мобильный теле-фон, собака легла-стекла на асфальт.
- Эй-эй, ты только не отключайся! – грожу пальцем собаке, торопливо набирая номер боль-шим пальцем правой руки. Юлька уже должна была вернуться из отпуска. Вроде.
- Такси «Престиж». Слушаю вас.
- Юлька, вообще-то я тебе на сотовый звоню.
- Ёшкин кот! – плюнула подружка. – Совсем заработалась. Привет!
- Выручай! Погибаю.
- Заезжай на работу – одолжу, - легко соглашается она.
- Мне нужна машина.
- Ого! Столько одолжить не обещаю.
- Я тут на Гагарина торчу. Около «Шоколадницы». С собакой.
- Что за собака? – сразу вскидывается подружка. – Что случилось? Ты же с работы должна идти.
- Юль...
- Тогда топай пешком, - Юлька делает вид, что готова повесить трубку.
- У меня тут колтунистый волкодав, спасенный от расстрела, - выцеживаю предложения в мембрану, искоса поглядывая на пса. Ингус лежит, превратившись в коврик, только чуть шеве-лящиеся уши выдают что меня подслушивают. – Умирай от любопытства, несчастная, - теперь я делаю вид, что отсоединяюсь.
- Стой, стой, стой! – заорала она мне в ухо. – Я сейчас сама тебя заберу!
- А работа? – напоминаю ей. И так нагло пользуюсь дружбой в корыстных целях.
- Пять… семь минут! Отойди от дороги и жди белую «ауди», - командует Юлька.
- Надеюсь, ты любишь кататься в машинах, - говорю собаке, убирая телефон в сумку. – Ух, ты, и дождь кончился.
Юлька примчалась как сумасшедшая, притормозила, не жалея шин. Мы с собакой подошли к машине.
- Сволочи, - увидев, состояние друга человека она выругалась, распахнула дверцу заднего сидения. – Залезайте.
- Испачкаем, - пугаюсь я. – На ней грязи пудов двести.
- Всё равно машину завтра в мойку гнать, - отмахивается Юлька. – Давайте, пока гаишники не явились.
С «давайте» проблем не возникло. Я только успела заглянуть в салон, распахнув заднюю дверь, чтобы расчистить там место, как мимо меня ребристым горным велосипедом промчалось волосатое тело. Кислый запах мокрых валенок заставил мой желудок всколыхнуться. Собака села и выжидающе уставилась на меня. Справившись с тошнотой, забираюсь на заднее сидение. Юлька, заводя мотор, матерно высказалась о некоторых владельцах собак, о чокнутых, подби-рающих на улице вместо котят баскервильских собак, и о том, что помогает в первый и послед-ний раз.
Рация в машине заскрипела, зашипела и разразилась чередой лающих фраз общающихся меж собой диспетчера и водителей. Собака вздрогнула, подавшись вперед, вслушиваясь.
- Я его не повез! – хриплый мужской голос.
- 23-17, почему отказал клиенту? – вклинивается в разговор Юлька, чье сердце начальницы болит за каждого пассажира их фирмы.
- Да он пьяный в ж… в умат!
- Тебе какая разница? Загрузил и вези.
- Он за руль хотел. Больше никак.
- 23-17, смотри у меня! – подруга выключает рацию, трогается с места. – Эх, Соловьева, умеешь ты с размахом вляпаться в неприятности! – она с укором посмотрела на нас в зеркало заднего вида. – Куда вас везти?
- Ко мне домой, - откидываюсь на сиденье, пытаясь найти оптимальное положение для за-нывщей поясницы. Собака начала в тепле машины буквально смердеть. Я дышала через шарф, но это помогало мало, пришлось открыть окна. Еще пес часто дышал, то укладываясь, то вска-кивая на своем месте.
По дороге мы заехали в зоосервис. Юлька, всю дорогу косившаяся на дышавшую ей в шею собаку, вылетела из машины и через пятнадцать минут вернулась с двумя большими пакетами. Поджидая её, мы с Ингусом (нелепое имя для этой собаки, но ничего другого на ум не шло) слушали радио и разглядывали проезжающие машины. В салоне повис стойкий запах прелой шерсти.
- Одевай, - Юлька вытащила кожаный ошейник.
- Это не мой размер, - со смешком уточняю, забирая его.
- На собаку одевай! А потом мы намордник напялим, - оптимистично заявила подружка. – Давай помогай.
- Не сходи с ума. Если бы собака хотела, то давно бы укусила. Чего зря нарываться?
- Ты его челюсти видела? Нас потом не соберут.
- Ты давно мечтала о пластической операции, вот и будет повод, - забираю у неё сумки, ставлю в ногах и на колени. – Поехали.
- Я тебя предупредила, - Юлька села за руль.
- Я беременна, - говорю ей. Всё равно ведь скоро будет заметно.
- От кого? От Кольки? – опешила Юлька, уставившись на нас в зеркало заднего вида. Отда-вая ей должное – машина даже не дернулась.
- От святого духа. Что вы все пристали как попугаи: от кого, от кого? – огрызаюсь по при-вычке. – Как будто народу вокруг мало.
- Молодец, Соловьёва, беспорядочные половые связи – это гениальное решение. Ребёнок возьмёт лучшее сразу от нескольких отцов, - она перестроилась во второй ряд и замерла на све-тофоре.
- Иди ты… Петрова… на хутор бабочек ловить! Всё равно ты его не знаешь.
- А от меня ты чего хочешь? – Юлька скосила на нас глаза.
- Не алиментов, не бойся. Просто хотела с тобой радостью поделиться.
- Значит, оставляешь его, - она плавно тронулась с места. – Будет кому одежки Мишкины сплавить. У врача была? Или по тесту?
- Все сразу. – Мой отрывистый тон не располагает к дальнейшим расспросам.
- Я врачиху знаю классную - сама у неё рожала. Завтра пойдём к ней на учёт вставать, - уве-ренно заявила Юлька.
Желая срезать путь, она свернула на старую (почти что римскую) Смородиновую дорогу, проходящую мимо лесопарка и выводящую чуть ли не к нашему с ней дому. Расслабляться здесь нельзя: дорога весьма оживленная, а за поворотами очень любят сидеть в засадах гайцы. Но дорога уж больно хорошая – может вывести при должном знании перекрестков почти на любую точку города.
Мы шли с приличной скоростью, когда поток перед нами стал замедлять свое движение - машины перестраивались, сигналили, что-то объезжая стоящий на обочине красный «фольксва-ген-гольф», рядом с которым валялась стремянка. Внезапная остановка Юлькой машины вы-звала у меня, погруженной в мысли о собаке, недоумение. Первой мыслью была – что-то сло-малось, как мы с собакой будем отсюда выбираться? Успокаивало то, что Юлькины таксисты нас спасут в случае чего.
- Слушай, я сейчас! – подруга глушит мотор. – Эта тачка здесь торчит с утра без хозяина – мне в эфире про нее говорили. Явно что-то случилось. Как только не угнали до сих пор? – бор-мочет она, включая аварийку. Мы обе прямо кожей ощущаем восторг водителей, которые вы-нуждены теперь объезжать две стоящие машины. – Ты не выходи. Я быстро. Чё ты вылупился?! – рявкает она на гримасничающего мужика, который выворачивает руль, прилагая все силы, чтобы влиться в поток. – Вали! – На дороге женственность и беззащитность уместна лишь, ес-ли у тебя поломка и ты нуждаешься в мужской силе. Во все остальных случаях – одинаковая агрессивность обоих полов к любому нестандартно ведущему себя водителю.
Наблюдаю за ней через окно. Озираясь по сторонам, Юля бредет по грязной обочине и резко сворачивает к рекламному щиту, чья громадина прячется в тени елок. Кажется, на нем изобра-жена очередная мудрость социальной рекламы. Вглядываюсь, мысленно убирая разросшиеся ветки с плаката. Две руки – мужская и женская – тянутся друг к другу на фоне звезд. Ниже текст за авторством загадочного ©nimoff
Я — не я,
Я — это мы,
И когда все это поймут,
Не станет тьмы.
Пока я дочитываю стихи, Юля возвращается, подбирает с земли стремянку и волочет ее в сторону щита. Назад они возвращаются уже вдвоем. Мужик одет в синюю униформу реклам-щика, которая удивительно гармонирует с синевой его трясущегося от холода тела. Подходят к машине, но первой же попытке мужчины открыть дверь справа от водителя, южачка недву-смысленно выдвинулась вперед. Раздалось раскатистое рычание. Рекламщик шарахнулся.
- Юль, он против попутчиков, - вежливо извещаю подругу, открывшую водительскую дверь.
- Да я ему кофе только хотела налить, - она извлекает маленький термос, быстро свинчивает крышку и дымящийся кофе своим божественным запахом даже перебил запах мокрой собачьей шерсти в салоне. - Прикинь, Илья с утра тут кукует! У мужика зубы чуть не вывалились после той чечетки, которую они выбивали от холода. – Юля определенно шокирована. Мужик млеет, размораживая свое нутро горячим кофе. – Залез на дерево… Сколько там было расстояние до земли – метров девять? – поворачивается к горемыке. – Короче, ветки посрубал, одна из тех ве-ток уронила лестницу. Телефон чудила в машине оставил. Говорит, первые два часа кричал. Ну я одного понять не могу! За то время, что он гнездо вил на елке, мимо ведь проехали тысячи машин, патрульные те же… и никто, никто не остановился!..
- Откуда они могли знать, что ему нужна помощь? Ты вон с утра знаешь, что машина здесь стоит и тоже лишь к вечеру сподобилась узнать, в чем дело.
- Ну, я хотя бы что-то сделала в итоге. Мужик… Илья, да? Ты сам до дома доберешься-то?
Он уверенно замотал головой, возвращая колпачок от термоса.
- Девчонки, должник я ваш теперь. Что я могу…
- На том свете рассчитаемся! – подмигнула Юлька. – Ладно, бывай. У нас тут еще одно горе луковок спасенное имеется – домой надо его отвезти.
По приезде Ингус выскочил из машины и втянул воздух, задрав нос кверху. Двор был пуст – погода не располагала к гуляниям даже бездомных кошек. Могу поклясться, что эта собака на-деялась оказаться в другом месте. Знать бы еще, в каком?
- Собака или пакеты? – спросила подружка, мечтая взять пакеты, но совесть приказывала ей заботиться о беременной, поэтому она предоставила выбор мне. Большие собаки нравились Юльке издалека. Сильно издалека.
- Собака, - и мы с Ингусом бодро заходим в подъезд.
На первой площадке он потянулся к стене. Похоже, привык к лифту, но в нашем доме его не было. Пешком мы поднялись на третий этаж. Сзади нас подгоняло громкое сопение Юльки. Наверное, жалела, что выбрала пакеты, которые надо нести – собака-то идёт своим ходом.
Входную дверь Ингус тщательно обнюхал, после чего посмотрел на меня.
- Хватит уже политесы разводить! – прикрикнула догнавшая Юлька, пыхтя как паровоз. – Заходите, наконец!
Ингус мягко оттолкнул меня и стремительно рванул в квартиру. Отчаянный кошачий вопль и грохот известили меня о встрече двух животных. Судя по звукам падающих и бьющихся предметов, Рейган взлетел на посудный шкаф по полкам.
- Фуу! – с воплем кидаюсь на кухню. Кот, превратившись в рыжее меховое солнце, торчит на самом верху. Пес стоит на задних лапах, оперевшись передними на столешницу. Сморщен-ный нос и оскаленные зубы – это трудно назвать предложением дружбы.
- О-ох. - Пакеты рухнули на пол за моей спиной.
- Что ты там накупила? – оборачиваюсь к Юле. – Просто смела всё с прилавков?
- Ты мне ещё спасибо скажешь, - пропыхтела подружка, скидывая верхнюю одежду. – Иди воду включай.
- Может, её лучше сначала покормить? - предложила я.
- Воду, пока она на диван не легла.
Я включила теплую воду, размышляя, как в маленькой ванной разместятся две женщины и одна большая лохматая собака.
- Куда поставить? – Юлька держала в руках тазик с вылитым в него, судя по насыщенному запаху, целым бутыльком шампуня.
- Сюда, - показываю ей на стиральную машину.
Она поставила, ушла и вернулась ещё с тремя бутылочками шампуня
- Думаешь, не хватит? – спросила подружка, перехватив мой скептический взгляд. – Я тоже сомневалась, но у них больше не было. На нем шерсти как на трёх собаках! Ой! - Легок на по-мине, Ингус вырос около неё, мазнув по руке мокрой шерстью. – Где его держали? Безобразие! – Сострадания в ней победило страх.
- Ну, с богом, - вздохнула Юлька и стянула кофту, после чего избавилась от брюк и колго-ток. – А ты чего стоишь? Раздевайся
- Уточни, мы сейчас будем мыть собаку или устроим лесбийскую оргию в пенной ванне? – фыркнула я.
- Ты вымокнешь быстрее, чем моргнёшь. Очень неприятно делать что-либо насквозь мок-рой, - многоопытно объяснила она мне. – Я Жупика-то мою – всё вокруг мокрое. С такой махи-ной можно сразу предупреждать соседей снизу о потопе.
Мы разделись до трусиков, застелили полы тряпками и найденной чудом клеёнкой.
- Ко мне, - хлопаю себя по бедру. Ингус подумал и подошел, понюхал воду издалека, инте-реса у него она не вызвала. – Прыгай, - командую ему.
- Подхвати его за задние ноги, - советует Юлька.
- Сама подхватывай, - замотала головой я.
Какое-то время мы постояли, разглядывая друг друга под бодрое журчание воды из крана. Быть покусанным не хотелось ни мне, ни Юльке. Собака села, вывалив розовый язык, и чуть учащенно дышала глядя на нас. Телефонный звонок показался мне спасением. Кидаюсь в зал.
- Да! – кричу в трубку.
- Мавра, привет! – озабоченно сказал Кеша. – Как дела? – Хотя, судя по его тону, мои дела его интересовали в последнюю очередь.
- Нормально, - отвечаю ему, пытаясь понять, что значит тишина в ванной. – У тебя что-то срочное?
- Юля у тебя? – осторожно интересуется чужой благоверный.
- Да, мы отрываемся на полную, - нервно пошутила я. – Не беспокойся, вернём жену в цело-сти и сохранности.
- Чем вы там занимаетесь? – Кеша попытался выпытать у меня подробности.
- Ерунда – оргию устроили.
- Ты куда провалилась, гадина? – рыкнула злобная Юлька из ванной. – Я тут уже зае…сь с этим псом стоять. Твоя очередь. Он меня уже всю до дыр засмотрел.
- Иду!! Кеша, мы уже скоро кончим, и Юлька тебе позвонит, ладно? Целую, - вешаю трубку и бегу назад. Кто же знал, что у него на почве ревности пропадает всякое чувство юмора?
Не успела я зайти в ванную, как раздался звонок в дверь. Пес рванул в прихожую, просо-чившись между моей ногой и косяком. Мы бросились следом. Ингус с лаем прыгал на дверь. Звонок вопил без перерыва. Вдвоём мы еле-еле оттащили собаку, после чего Юлька открыла дверь, не успев даже глянуть в глазок. С такой наглостью ломятся в дверь, за которой надрыва-ется собака, явно не бандиты.
- Где она??! – Кеша с рёвом раненого медведя кинулся ко мне, едва не убив распахнувшейся дверью любимую жену.
Я успела только слабо удивиться этому, потому что потом он с грохотом исчез. Провалился в ад, из которого выскочил?
- Кеша-а! – с отчаянным воплем Юля рухнула на колени. Только теперь я увидела, что му-жик никуда не провалился, а просто упал на задницу, резко затормозив перед разъярённым Ин-гусом. Пес вздыбив шерсть рычал. Хрипящий рык на вдохе был так убедителен, что дышать перестали мы все, а не только жертва нападения.
- Фу! Нельзя! – заорали мы наперебой с Юлькой, выйдя из оцепенения.
- Ко мне! – кричу отчаянно, видя белое как мел лицо Кеши, который загородился рукой от нависающей над ним собаки. – Ингус, ко мне! Сидеть!
Пес медленно отступил назад, не сводя взгляда с человека. Сел.
- Живой? – Юля бросилась к мужу и принялась его быстро ощупывать, хотя контакта с со-бакой так и не произошло. – Ты что тут устроил?! – перенервничавшая подруга орала на мужа, как будто это он только что едва не загрыз собаку у нас на глазах. – Какого кабачка ты сюда во-рвался, как фаршированный спецназовец?!
Поскольку в доме рос ребёнок, то бранные слова на семейном совете решили заменять на безобидные. Порой получались весьма странные фразы, смысл которых не смог бы отгадать и тот, кто их произнёс в пылу гнева. Эта лексика так плотно вошла в словарный запас Юли, что она начала употреблять её везде, приводя в растерянность окружающих.
- У тебя ребёнок, а ты! – Кеша постепенно собирался с мыслями, говорил, хотя и эмоциио-нально, но тихо. – В твоём возрасте это просто неприемлемо! Да ещё с собакой!
- Совсем спятил? – Юлька откинула с лица волосы. – Кто это мне запретит? Я и с Жупиком всегда так делаю.
- …!!! С работы убежала, как последняя… тыква! – брякнул Кеша первое, пришедшее на ум слово. – Ты хоть о ребёнке подумай, раз на меня плевать. Ему в лицо будут тыкать, какая у него работящая «мамаша»! Где были мои глаза? Ладно Мавра, у нее работа специфическая, но ты…
- Он сошёл с ума, - объяснила мне подруга спокойно. – От страха. У него бред.
- У меня бред!? – разъярился он. – На себя посмотри. Чем вы тут занимались полуголые? Мавра!
На самом интересном месте мне пришлось сбегать в ванну за аптечкой и за халатом, кото-рым укрыла свои прелести от праведного гнева чужого мужа, прихватив с собой Ингуса.
- Собаку мы мыли, - подруга осматривала раны мужа, и тут до меня дошёл весь трагический юмор ситуации. Иронизирую я давно, не очень хорошо меня знающие люди часто принимают шутку за правду. Моих подружек это всегда забавляло.
- Ай! Больно, - он выдернул руку. - Голые? – ткнул в Юлину грудь пальцем. – А мужики по-прятались? Или с балкона попрыгали?
- Ты о чём, чокнутый? Какие мужики? Я всегда голышом мою собак! Вызывай скорую, – попросила Юлька, от злости обработав ему руки перекисью, хотя в аптечке ещё были йод и зе-лёнка. Кеша взвыл. Ингус зарычал. Мы подпрыгнули.
- Кажется, это я виновата, - робко говорю им, продвигаясь поближе к собаке, настороженно слушающей перепалку.
- Конечно, ты, - не отрицает подруга, накладывая бинт. – Если бы ты не вздумала позабо-титься об этой собаке, ничего бы этого не случилось. Но спасти её было необходимо. Правда, я стала женой сумасшедшего.
- Я пошутила, когда разговаривала с Кешей по телефону.
- Так это ты с ним разговаривала? – удивилась она.
- Кеша искал тебя и, я ему ляпнула, что у нас тут… - тонкие брови Юли лезли на лоб всё выше и выше, - оргия. - Кеша побагровел, как сеньор Помидор. Его жена начала нервно икать. Я виновато им улыбалась. - Неудобно так вышло…
Они немного на меня покричали, косясь на Ингуса, сидящего рядом со мной. Потом Кешу отправили домой, а мы с подругой сели за успокоительный чай с коньяком. Когда сняли со шкафа кота, который напомнил о себе робким мяуканьем. Кот сросся с Юлей и не пожелал ее отпускать ни на минуту, нервно вздрагивая при малейшем движении собаки.
Ингус целиком обошел квартиру, обнюхал углы, разбросанные на полу вещи, кошачью мис-ку и поилку, после чего улегся в главном проходе. Пес, которого решено было оставить пока немытым, растекся бурой лужицей, положив морду на переднюю лапу. «Мокрая, грязная соба-ка- это не повод для мытья: высохнет, обсыпется, веничком песок собрал», - подумали мы дружно в итоге и почувствовали себя сразу страшно счастливыми. Ну а мебель, что мебель – ее и почистить можно. Кот собаку больше не интересовал, как и выданный из запасов мосол, зато она немного попила воды, косясь из-под челки на нас. Видимо, у них был договор о ненападе-нии, заключённый после второй кроваво-шерстяной схватки. Во время неё я была в туалете, а Юлька ставила чайник в кухне. Когда мы примчались в зал, эти двое настороженно сидели на ковре: один с выдранным клоком шерсти, вторая с расцарапанным носом.
- Всё, - выдохнула Юля, ставя чашку на стол. – Больше никогда не проси меня о помощи, Соловьева. Даже на твои похороны я приду последней.
- Ты – чудо, послано мне с небес, - начинаю ей льстить, сев в кресло. – Чтобы я без тебя де-лала?
- Не подлизывайся, - отмахивается она. – Сейчас сил наберусь, встану и уйду.
- Дай бог тебе счастья, добрая женщина, в семейной и личной жизни.
- Чтоб у тебя язык отсох за твои шуточки! Чуть вдовой меня не сделала, а моего сына сиро-той.
- Я же не специально.
- Ещё бы ты специально!
Расстались мы всё-таки подругами.